— Должно быть, он родился под счастливой звездой, — проговорил отец, — его защищали боги…
— Или он был волком перед этим. Кто-то его убил, и он не завершил искупления… Поэтому он должен был прожить волком часть человеческой жизни, — пытались объяснить другие.
— Может быть, когда волчица бросила его щенкам, он оборонялся, возился в логове и пропитался запахом волчат. А потом начал сосать волчицу… Тогда уже она приняла его за своего…
— Он сильный, молоко волчицы придает силы…
— Двухгодовалый мальчик и еще сосал? — удивился я.
— У нас детей долго кормят грудью, часто до четырех лет. Женщины верят, что это хорошо для ребенка и для матери. Пока кормит, не будет нового ребенка, — деловито пояснял Бабулал.
— Но это неправда, — промолвила женщина с сосудом на голове.
— В течение последних двух лет волки принесли особенно много вреда. Они так хитро обдумывали засады на стада, которые шли на водопой, будто у них был человеческий разум. Тогда у нас стали поговаривать, что ими верховодит человек-волк, что волки украли его еще ребенком и воспитали предводителем.
— Но это ложь. Мальчик действительно кусается и воет, как волк, но бегает гораздо медленнее, он глупее их, — сказал старый крестьянин.
— Он еще малыш, — обрушился на него отец мальчика. — А вот если бы он уже вырос, вы увидели бы, какой из него получился волк… Пасураму нет еще и семи лет.
— А как его схватили? — спросил я, наблюдая украдкой за двумя молодыми девушками, которые, как совы, присели на краю крыши. Мне хотелось их сфотографировать.
— Приехали охотники стрелять пантер. Облава подняла в чаще много всякого зверья, застрелили и нескольких волков. Тогда из чащи показался мальчик и перебежал дорогу. Хорошо еще, что охотники его не убили. Они могли бы и выстрелить.
— Трудно даже было поверить, что это мальчик: он бежал на четвереньках, весь в грязи. Иногда спотыкался, потому что наступал руками на длинные волосы, все в листьях и колючках, — добавил старый крестьянин. — Я тоже был на облаве, мы стали ловить мальчика. Он царапался и кусался как бешеный. Его пришлось прижать ветками, чтобы связать. Мы-то еще и не знали, что нам удалось поймать. Сбежались люди, одни говорили, что это зверь, другие, что лесной божок, а кто-то из стрелков попробовал надрезать ножом ему ухо… Пошла кровь, значит, он был земной.
— Я сразу же узнал, что это мой сын, — закричал Бабулал. — У него на шее была серебряная цепочка. Жена плакала от радости. Но мы не могли к нему приблизиться, он кусался и царапался, а когти у него были толстые и острые.
— Когда его везли на джипе, он все время выл, а в кустах ему вторили волки. А вдоль дороги бежала старая волчица. Она убежала только тогда, когда в нее выстрелили.
— Она считала его неудачным щенком, — объяснял старый крестьянин, — наверное, это она его выкормила, поэтому и защищала от всей стаи.
— Эта волчица и теперь еще вечерами приходит к селу и воет…
— А он ей отвечает, — сказала женщина с сосудом, — Еще накличет на нас какое-нибудь несчастье. Лучше бы уж его забрали.
— И долго он был среди волков? — спросил секретарь.
— Четыре года.
— Почти пять, — пересчитал на пальцах старый крестьянин.
— Не знаю, что теперь с ним будет, — ворчала пожилая женщина, — волки забрали у него душу.
Я быстро повернулся и поднес аппарат к глазам. Резкость у меня уже была установлена. Однако девушки оказались проворнее, их словно сдуло с крыши. Я только услыхал бряцание серебряных браслетов и топот босых ног. Они исчезли, разразившись язвительным смехом.
— Убежали, — произнес Бабулал, — боятся… Саб, дай пару рупий на лечение сына. Да будет благословен господин и вся его семья, — он спрятал свернутую банкноту в мешочек на шее.
— Такой сын-волк настоящий клад, — вздохнула женщина, — Теперь все приезжают, чтобы на него посмотреть, и каждый платит…
— Только плохо, что его остригли, — добавила другая, — с космами он был страшнее.
— Если он станет таким же ребенком, как и остальные, то никого больше и не заинтересует…
— Да, детей здесь хватает…
Небо подернулось пурпуром, показалось первое редкое облачко, вестник муссонов. Быстро наступали сумерки. Стрекотали сверчки, звенели цикады, а из чащи доносилось похрапывание антилоп и завывание шакалов — первые голоса тропической ночи.
Когда мы выехали на шоссе, уже совсем стемнело, пришлось включить фары.
По дороге тянулись бесконечные возы. В лучах света фиолетовыми звездами загорались глаза волков.
— Это должно быть где-то здесь, — произнес секретарь, — притормози…