Я припомнил поворот, высокие деревья, вздувшуюся корову. Мы нюхаем воздух, проникающий в машину через опущенное окно. Вдруг я замечаю гиен. Огромные твари с короткой мордой и сморщенным задом. Даже и не думают уходить с дороги, пришлось ехать прямо на них, чтобы заставить удрать.
— Лучше не выходи, — предостерегает меня секретарь.
— От коровы нет уже и следа! — кричу я. — Даже мослы исчезли.
Ночь полна движений, визгов, фырканья. Нас пробирает дрожь от противного, как бы сдавленного хохота гиен.
Мы долго едем молча.
— Как ты думаешь, что будет с этим мальчиком?
— Он потерял несколько лет. Ребенок учится на примерах. Он наблюдает и непроизвольно перенимает жесты, мимику, словарь, соединяет причины со следствиями. Этот перенял обычаи волков. Теперь, наверное, он всегда будет отставать в развитии.
— Но меня интересует, — перебил секретарь, — сможет ли он когда-нибудь рассказать о своей жизни среди волков? Ведь он должен был пережить необычайные минуты. Он действительно знает их, был волком, одним из стаи.
— Сомневаюсь, скорее он будет повторять то, что ему подскажут взрослые. Не забывай, что, несмотря на свои семь лет, он в смысле разума почти младенец.
— Посмотрим. Уверяю тебя, газеты не забудут о такой сенсации.
Он не ошибся. Сообщения появлялись каждые несколько дней: «Мальчик-волк научился сидеть», «Мальчик-волк ест лепешку, намазанную красным мармеладом, думая, что это сырое мясо», «Вскоре ему сделают операцию и удалят загрубевшую кожу на ладонях и на коленях».
Однако, прежде чем дело дошло до операции, всю печать облетело сенсационное известие: «Мальчик-волк украден нищими». Его увели ночью и спрятали. Нищие собирались показывать его на ярмарках как диковинку. Мальчика пробовали держать в темноте и бить, чтобы вернуть ему повадки волка.
К счастью, полиция разыскала несчастного. Бродяги, странствовавшие с медведем и танцующими обезьянами, были арестованы. Мальчика перевезли в Дели и отдали в руки врачей. Журналистов к нему не допускали.
В связи с этим мне припомнились другие случаи с людьми-волками, описанные в старых хрониках. В свое время особенно много писали о Дино Саничаро, которого нашли во время охоты в 1867 году. Тот тоже прожил среди волков несколько лет. Он воспитывался у протестантских миссионеров. Поначалу его держали на цепи, так как он был опасен для окружающих. Потом Дино дал себя приласкать. Научился ходить выпрямившись. Но когда спешил куда-нибудь, например за едой на кухню, то опускался на руки и мчался на четвереньках. Вел он себя спокойно, любил играть с собаками. Обожал сласти. Знал Дино всего несколько слов, сообразительность его осталась на уровне пятилетнего ребенка. Умер он в феврале 1895 года.
Последнее сообщение о нашем мальчике-волке гласило: «Возвращается к родителям, узнает их, говорит шесть слов». Мальчик-волк, должно быть, становился все более похожим на обычного ребенка, так как больше о нем не писали.
ПРЕЛЕСТИ ОДИНОЧЕСТВА
Я вопросительно посмотрел на Рысека. В знак признательности он кивнул. После продолжавшейся весь день поездки в машине по узкой и извилистой дороге, проложенной по опасным скалистым уступам, мы достигли перевала. Высота почти три тысячи метров. Перед нами открывался вид на Кашмир, у наших ног лежала райская долина Сринагар. Серебристые шпалеры похожих на тополи эвкалиптов, ореховые сады, рыжеватые снопы сжатой пшеницы. По зеленым пастбищам проносились тени облаков. Тучи проплывали внизу, у нас под ногами. Белые, пронизанные лучами солнца, они отражались в озерах, скрывали ледяные вершины Гималаев, замыкавшие горизонт. По склону, шевеля буйную траву, навстречу нам поднималось прохладное и душистое дыхание ветерка. Я вытянул руки: дуло в рукава, свежие струи омывали грудь.
Только теперь, после преодоления скалистых баррикад, путешествие начинало радовать нас. Должен сказать, хотя в это и трудно поверить, что в течение года весь Дели был для меня всего лишь вольерой у клетки посольства. Меня терзала не жара — я быстро привык к прозябанию внутри раскаленной печи, — а монотонность существования. Вечно одни и те же лица, рецидивы разговоров, содержание которых я уже знал наизусть. Я бился о знакомых, как зверь о прутья клетки. Два ресторана, четыре кинотеатра. До сих пор у меня в ушах стоял звон цикад и велосипедистов, упорно загребавших воздух худыми ногами. А это небо над Дели, поразительно пустынное! Оно выжжено зноем, на нем не видно даже сипов.