— Уже идут. Они сидели в чайной в углу. Только председатель предупреждает, что он будет говорить кратко, так как страшно занят. Но каждый из вас может задать ему один вопрос. Он очень влиятельный человек и очень богатый.
— Больше, чем тата Ласоон?
— У него такие Ласооны дюжинами сидят в карманах жилетки.
Председатель правительственной партии был высок, плечист, с густыми бровями и задорными усиками. Уже с порога он прокричал, что у него нет времени.
— Он говорит, что очень занят, — услужливо повторил косоглазый, как будто мы не расслышали громоподобного рыка председателя.
— Что он так кричит? Мы не глухие.
— Это великий руководитель, он привык к выступлениям на собраниях. Если он кричит, то люди не засыпают, боятся.
Я легко мог представить себе, как он сидит на корточках у костра и обдумывает план нападения на границе. За поясом у него два окованных серебром пистолета и стилет с драгоценными камнями.
— Я был даже за Гульмарком. Огромный конец. Там уже укладываются на зимнюю спячку. Ничего не делают. Разжирели, как медведи. Только контрабандно торгуют рисом, таскают его мешками в горы кочевникам. А я специально снизил цены в Сринагаре, чтобы вынудить кочевников спуститься с гор. Лучше всего агитировать через желудок. Их нужно заманить прежде, чем они узнают о налогах, которые им положено платить. Но кочевники хитрецы, они предпочитают заплатить больше, лишь бы как-то обойти наши власти. Я уверен, что туда добираются агенты из Пакистана. Это их работа.
Крестьяне в селах — сплошь бездельники. Они говорят, что им мешает платье — кафтаны с широкими рукавами. Ужасные лентяи. Только и ждут, чтобы бабы все им подсунули под нос. Я говорил им, чтобы они поснимали кафтаны и взялись за дело — за вырубку лесов, за строительство дорог. Но они твердят, что не могут их снять, потому что им без них слишком холодно. А носы такие, что издалека чуют баранью печень и сливовую наливку.
Мимоходом председатель потянулся к кружке, сделал глоток, обжегся и сразу же бросился в угол, чтобы выплюнуть кипящий кофе. Потом, зевнув, подал по кружке и нам.
— А я только хочу, чтобы там начали работать по-настоящему. Пусть люди богатеют. Сейчас не с чего даже брать налоги, — гремел басом наш собеседник.
— Он говорит, — пояснял офицер, — что кашмирская партия хочет, чтобы люди богатели, и поддерживает работающих.
— Я, простой человек, умею с ними разговаривать. В одном селе после моего приезда триста человек вступили в партию, — он сверкнул в нашу сторону огненными черными глазами и, проверив пальцем температуру кофе, громко отхлебнул из кружки.
— А какие аргументы вы использовали, чтобы убедить тех людей?
— Палку, — загудел он, — я их хорошо знаю. Им разум надо палкой вбивать. Я брал костыль и шел от хижины к хижине. Лупил по хребту, пока они не бросались на сходку. В следующий раз будет достаточно колотушки старосты. Они запомнят, что со мной шутки плохи. Кашмир составляет неотделимую часть Индии. И я уж постараюсь, чтобы такое мнение выражало все население.
— Вы не боитесь покушений? — спросил я.
— Нет.
Он произнес эти слова очень уверенно.
— Если меня убьют, ничего не изменится. У меня в партии состоят несколько братьев, они бы за меня отомстили. И в Дели, где решается много дел, мы тоже имеем влияние. Там хорошо знают, что если не будет нас, то придет шейх Абдулла и начнется свистопляска.
— Разве он сейчас в тюрьме? — спросили мы.
— Нет. Зачем делать из него страдальца? Он почетный гость, он только не может покинуть замок и парк, отданные в его распоряжение.
— Но это, наверное, ограничение свободы?
— В стороны, может быть, но не ввысь. Он очень одухотворенный человек, может размышлять, лучше познавать себя и Аллаха. Ему там хорошо. Если его выпустят, он сам себя погубит[26].
Чудовищно сладкий кофе тянулся, как сироп. В коридоре толпились крестьяне. Их интересовало, на кого это так кричит председатель, и они просовывали в дверь головы в бараньих шапках. При виде европейцев лица их недоуменно вытягивались. За окном, засиженным мухами, над кронами рыжих деревьев в отсветах заката загорались вершины покрытых первым снегом гор.
— Ну, довольно, — хозяин жестом руки выпроваживал нас. — Аудиенция окончена.
Он крепко пожал нам руки. В нем было что-то от крестьянина, он, пожалуй, мог бы даже понравиться.
Тотчас его окружила толпа и шумно начала спускаться по лестнице. Даже на улице мы слышали низкий бас председателя, властно гудевший как из бочки.
26
Именно так и случилось. Освобожденный Абдулла произнес несколько речей, напоминавших рык изголодавшегося льва, и за призыв к свержению власти и к братоубийственной войне был посажен на несколько лет в тюрьму, как это и предвидел наш председатель