На столе появились миски с кусками скрученного мяса в соусе из кореньев и ядовито зеленая почти двухлитровая бутыль.
— Что это такое?
— Говядина. Мы не индусы и не растим коров для сипов.
— А в бутылке?
— Водка из персиков. Мы не верующие, можем и выпить, — на их лицах появились широкие улыбки.
Еду мы брали прямо пальцами и ели, склонившись над столом, капая соусом на пол. Водка напоминала наш самогон. Общество скоро разгорячилось. Поэт читал стихи. Остальные пытались передать мне их содержание. Жадно облизывая пальцы, они с набитыми ртами выкрикивали два слова: свобода и народ.
— Понимаешь, нас немного, но наши взгляды распространяются среди людей, не успеешь оглянуться, и мы будем голосом сотен тысяч. Мы открываем им глаза. Спроси, откуда взялось имущество председателя и его братьев? Они продают привилегии на обкрадывание народа. А спроси, что случилось с помощью пострадавшим от наводнения?.. К чему ни притронешься, все гниет. Золотым ключом отворишь любую дверь!
Рысек вспомнил о покушениях с бомбами. Все разразились громким смехом.
— У тебя при себе рапорты? — издевался поэт. — Посмотри их внимательно. Ведь там черным по белому написано, что ни один человек не был убит. Разве это тебя не удивило? Видишь, доллары — это сила. А на ту работу были доллары из Лахора. Полиция об этом знала. Я уверен, что они подсунули своих людей, а те перехватили наличные.
— Но за те деньги должны были быть устроены диверсии?
— И были! По крайней мере шум был. Взлетел пролет дырявого моста, соединяющего два базара, да погибла пара ослов.
— Здесь пишут «horses» — лошади.
— Переделали ослов в лошадей. Чтобы было похоже на военный транспорт.
— И «с ценным грузом», — упирался я.
— Уверяю тебя, то были корзины с сушеным навозом. Все остались довольны, диверсия удачная, никто не погиб, а журналистам было о чем написать. Ну и пошли тайные рапорты о бдительности нашей полиции, которая предотвратила… Доллары на диверсию были отпущены и попали в надлежащий карман.
Подали новые оловянные тарелки. Мы разламывали лепешки и макали их в жгучий соус.
Вдруг один из товарищей, рябой ткач, который выглядывал из щели между занавесками, начал делать нам знаки рукой и потом сказал:
— Погасите на минутку свет… Он там уже целый час ходит.
Мы протиснулись к окну. Напротив был виден угол базара и наша машина, около которой кружил потерявший наш след обеспокоенный relation officer.
— Если бы он знал, что здесь к тому же и мы, то страдал бы еще больше, — выкрикнул поэт.
Теперь мы поняли, что нас провели в комнатку ресторана черным ходом. Нужно было сделать большой крюк, чтобы проникнуть во двор этого двухэтажного постоялого двора.
— Пройдет еще час, прежде чем он нас учует, — объяснили нам, — узнать-то он все равно узнает… Лучше уж сами скажите ему, что приятели пригласили вас на настоящий кашмирский ужин. Тут уж вам никто не сможет предъявить претензии.
— А если нас спросят, что это за приятели?
— Разве вы должны помнить наши имена? Скажете, что это были артисты, поэты, музыканты. В здешних местах, чтобы заниматься искусством, надо быть состоятельным человеком. Например, наш раджа — поэт. Пишет он, разумеется, по-английски.
— Недавно он стал учить родной язык, — язвили наши собеседники. — А до этого он объяснялся со своими подданными через сборщиков налогов.
— Мы очень рады, что вы рискнули прийти к нам. Завтра мы снова начнем свое путешествие. Агитатор среди народа неуловим.
В эту минуту вошел трактирщик, вытер тряпкой руки и подал нам вполне приемлемый счет. Хозяева поднялись.
— Нужно удирать. Relation officer уже внизу расспрашивает людей на кухне. Теперь мы можем выйти через парадный ход. Путь свободен. Будем выходить по одному. Лучше не обращать на себя внимания.
Но при виде нас в задымленном зале нижнего этажа голоса утихли. В этот ресторан европейцы заглядывают не часто.
— Дай я поведу машину, — сказал Рысек.
— Что ты здесь делаешь? — изумленно воскликнул я, когда из темноты вынырнул Кришен.
— Саб, — шепнул он мне на ухо, — я увидел машину и стал ждать. Саб, одолжи мне еще десять рупий.
— Снова не повезло? Проиграл?
— Эти кашмирцы — обманщики. Посадили меня спиной к зеркалу. Саб, тут был relation officer, он страшно сердился на меня, грозил, что напишет в Дели, и у меня отберут права.