Но дом было видно уже издали. Он сиял огнями и гремел музыкой, были слышны жалобные причитания. Мы не опоздали. Как раз в это время приближался жених со своим кортежем. Он сидел на муле мышиной масти, убранном лентами. Глаза жениха были завязаны, на голове — остроконечная шапка, увешанная безделушками. Мула вели за повод два мальчика. На каждом перекрестке молодого спрашивали, куда теперь надо свернуть. Вслепую, руководимый только сердцем, он должен был попасть к невесте. Несчастный вертелся на жестком седле, его уже полдня возили по лабиринту улочек. Напрасно он пытался подкупить мальчиков, давая им монетки из кошелька, висевшего на поясе. Ребятишки охотно брали анны и тянули его дальше, они чувствовали себя главными действующими лицами и ни за что не позволили бы лишить себя удовольствия, которое доставляло им путешествие среди огней и зевак.
Я пробрался сквозь толпу и протиснулся во двор в момент встречи молодых. Влюбленного с трудом ссадили с мула, он качался, совершенно отупев от визгливой музыки, пищалок и бубнов, мальчишки тянули его за руки. Молодая в красной вуали, наброшенной на лицо, поддерживаемая родителями, медленно сходила по ступенькам ему навстречу. Вокруг прыгали мальчики с лампами на головах, мелькали тени, сверкали цветные шелка женщин, мерцали золотые браслеты и ожерелья и одуряюще пахло ладаном.
У жениха неожиданно сорвали с глаз повязку. Это был молодой человек с чистым, но уже слегка располневшим лицом. Ему, видимо, было не больше восемнадцати лет. Ослепленный светом, он хлопал ресницами, прищуривая глаза. Невеста сбросила с лица вуаль. Она оказалась не столь уж молодой. У нее было узкое хищное лицо с маленьким искривленным носом, и только глаза ее сияли, как драгоценные камни, из-под насурмленных век. Она жадно всматривалась в лицо любимого и шла, вытянув руки, чтобы надеть ему на шею венок из терпко пахнущих цветов лакового дерева. Положив на мгновение ладони на его плечи и не отрывая глаз от его лица, она вдруг расплакалась, и слезы потекли по ее щекам, прокладывая дорожки в пудре.
Но молодых уже разделили. Господин Кумар заметил мое появление и подвел меня к почтенным членам семьи, сидевшим на страже выставленных на всеобщее обозрение подарков. А охранять было что… Половину комнаты занимали разложенные на циновках и прямо на полу пестрые шелка для сари, наборы алюминиевой посуды, два радиоприемника, одеяла, электрические утюги, банки со специями, лампы, мешки с рисом… На маленьком столике мерцали драгоценности — золотые кольца с рубинами и изумрудами, которыми так знаменита Индия. Это было приданое невесты.
Я обрадовался, когда в толпе появился мой Гуру, и я мог расспрашивать его сколько угодно.
— Хорошо, что ты пришел, — сказал он, беря меня под руку, — эта свадьба устроена по всем правилам традиции, хотя оба сына хозяина — члены партии.
— Почему невеста так плакала? — спросил я.
— Ты заметил? Это были прекрасные слезы: она плакала от счастья. Радовалась, что получает молодого, пригожего мужа, а то, что он состоятелен, она знала с самого начала. Именно с этого начинает сват перечислять достоинства претендента.
— Как так? Разве она его не видела до сих пор? Как же они полюбили друг друга?
— Сегодня они увиделись впервые. Жених мог ее видеть раньше, но только в зеркале, просунутом под вуаль. Взгляд прямо в глаза уже является формой обладания. Она боялась, что если такой состоятельный мужчина хочет взять ее в жены, значит, у него, наверное, есть какие-нибудь недостатки. Может быть, братья и принесли ей тайком фотографию парня, но вокруг столько обмана и хитрости, что лучше доверять только себе самой.
— Она не слишком молода и красива…
— Ты забываешь, что она происходит из рода браминов, тогда как он — каштария, низшая каста. Она оказывает ему честь, желая этим супружеством возвысить его род. Конституция уничтожила касты, но в жизни по-прежнему соблюдается старый обычай… Теперь дело доходит до парадоксов: сыновья браминов пишут прошения о стипендии, выдавая себя за хариджан — лишенных всяких прав бедняков. Пытаясь исправить давнюю несправедливость, конституция предусматривает для низших каст целый ряд привилегий. Но и здесь действует сговор, протекция, взаимная поддержка. Атавистическая солидарность сильнее законов — нужно помогать своим.
— Но она не слишком хороша собой?
— Вот это действительно неважно, могла бы рожать. Она будет матерью. А для любви, для постоянной дружбы придет время после свадьбы. Ты мыслишь сугубо по-европейски. Мы находимся во власти предопределения. Зачем бунтовать против ярма, которое ты должен нести до конца дней своих, лучше принять его добровольно.