ТИГРОВ НЕ ДРАЗНИТЬ
Должен вас разочаровать, ибо я не встретился ни с одним из них лицом к лицу. И слава богу!
Во время партизанской войны в джунглях Северного Вьетнама, когда мы ночью шли под громадными, дымящимися влагой деревьями, окруженные стеной пятиметровых трав и зеленых побегов стрельчатых бамбуков, солдат в шлеме из листьев иногда поднимал руку, делая нам знак остановиться. Я прислушивался. Басом, как будто кто-то ударял молотком в пустую бочку, квакали буйволовые жабы. Заскулил шакал, и невыносимо близко заскрежетала цикада, как пила о металл. И вдруг я услышал не ворчание, нет, а противный утробный рык, закончившийся как бы зевком.
— Это он, — прошептал солдат, спуская предохранитель на автомате, в то время как я освещал фонариком стволы и траву. Блестели мокрые листья, загорались капли, свет пропадал, теряясь во мраке среди воздушных. корней, похожих на обрезанные веревки.
Мы двинулись дальше, солдаты готовы были выстрелить в любую минуту и крепче сжимали в руках автоматы. По тропинке шли гуськом. Старательнее всех осматривался замыкающий, освещая время от времени качающиеся тростники и листья. Ночь была насыщена шагами, треском, сдавленными писками. Я инстинктивно чувствовал опасность. Она кружила около нас, мягко раздвигая высокие травы.
Тигры тогда не боялись выстрелов. Отзвуки пушек, рокот пулеметов собирали их издалека, вместо того чтобы отпугивать. Они уже соединили в сознании стук огня автоматов с трупами павших солдат и ранеными, затерянными в чаще, ослабевшими от потери крови и от малярии, которых можно было утащить одной лапой.
Мы не раз видели следы таких пиршеств: кости, будто разможженные стальными шестеренками, и зловонные куски разорванных мундиров. Обильный корм, лежавший тогда на полях сражений, помогал размножению этих бестий. Привыкнув к человеческому мясу, они превращались в грозное бедствие. Против них необходимо было организовывать целые операции.
В свое время я получил в подарок чудесную шкуру. Четко очерченные полосы на ровном оранжевом фоне. Едва успел я ею натешиться, как понял, что не являюсь единственным ее обладателем. Между засушенными пальцами с мощными когтями роилось множество гусениц моли. Их трудно было вывести. Моль вгрызалась очень глубоко и поедала густой пух между остями шерсти. Нисколько не помогали ни ДДТ, ни нафталин, ни полынь, ни даже толченая гвоздика.
Такие «чудесные подарки» обычно доставляют нам двойную радость. Они необычны, таят в себе прелесть экзотики, напоминая о приключениях и дальних экспедициях. Мы радуемся, когда получаем их от друзей, вместе с которыми делили невзгоды бродяжничества и опасности. Но с равным удовольствием через некоторое время мы отдаем эти дары в жадные руки других приятелей, которые завидуют доставшейся нам добыче. Так же случилось и с моей тигровой шкурой.
Человеку неискушенному даже трудно это понять… Однако в жизни всегда наступает минута нетерпения и начинают раздражать стены, увешанные резными масками, копьями, пучками стрел. Такой этнографический музей на каждый день вдруг начинает надоедать. Приходит пора наведения порядка. Тот, кто в такое время пожалует на мой порог, неожиданно для себя будет вознагражден и осторожно унесет азиатский сувенир.
Но вернемся к встречам с тиграми.
Не проходило недели, чтобы в столичных делийских газетах не появились скупые сообщения — вовсе не на первой странице, а где-то в середине, среди сообщений о местных происшествиях и прочих менее значительных известий, — что «тигр-людоед» свирепствует к северу от Гвалиора, и, как удалось установить, жертвами его пало уже пятьдесят семь человек. В связи с этим охотников призывают принять участие в облаве на хищника, за которого назначена награда триста рупий.
Чем больше количество съеденных людей, тем выше была обычно награда. Но она не превышала пятисот рупий. Охотники съезжались издалека, так как недостатка в любителях острых ощущений не было.
Я познакомился с одним из них — полковником Пауэллом. Ему было уже больше шестидесяти лет. Жилистый старик с желтоватой кожей человека, долгое время жившего в тропиках. Он уже вышел на пенсию, мог бы вернуться в Англию, но Индия его околдовала. Жил он у подножия Гималаев в здоровой гористой местности к северу от Дера Дун. Женился на индианке, имел прелестную дочь. Когда я с нею подружился, она уже была молодой вдовой офицера, погибшего на дюнах Тобрука.
В доме, вернее, в небольшом дворце с колоннами, построенном с былым размахом, на каменных плитах, на выбеленных стенах было полно тигровых шкур.