О сне не могло быть и речи. Я бесился. Ну, пусть только я его увижу, уж я ему выложу!
Наконец рассвело, и так внезапно, как будто кто-то отворил окно. Я двинулся по росистой траве.
«Ну, чего ты ждешь? Маму?»
«Мне никто не сказал, что уже пора уходить».
«В кого ты стрелял?»
«В тигров».
«Ты уверен в этом?» — во мне все клокотало, еще это ненужное множественное число.
«Да, но не совсем… Под кустами было темно. Я выстрелил, а они исчезли».
«Где же они?»
«Не знаю. Я не лазил в траву. Это было где-то там, — он неуверенно указал перед собой направление. — Я могу теперь пойти?»
«Можешь, можешь…»
Оставив у дерева ружье, он, подпрыгивая, помчался.
«Разве ты не знаешь, что испортил нам охоту! — крикнул я ему вслед. — Теперь из-за тебя стыдно будет соседям на глаза показаться…»
Неожиданно я услыхал его триумфальный крик:
«Есть, дядя, иди скорей сюда! Они здесь!»
«Так возьми их за хвосты и тащи!» — я был совершенно уверен, что он имеет в виду шакалов.
«Я не смогу!» — крикнул он.
Я направился к нему. С удовольствием дал бы ему в лоб так, чтобы он перевернулся вверх тормашками. А сейчас это можно было сделать без свидетелей, в тростнике, пока нас никто не видит.
И тут меня словно ударило: в маленькой ложбинке, прижавшись друг к другу, как котята в корзине, лежали два тигра. Один огромный, тигрица, другой немного поменьше, но тоже уже взрослый.
Два тигра! Вы в состоянии понять это? Какое счастье выпало этому парню! Я слыхал рассказы о разных случаях на охоте, но эту историю никто не повторяет, даже после обильной выпивки. Уж слишком она похожа на откровенную ложь…
С минуту мы сидели молча, пока не прозвучал гонг, призывавший нас на ужин.
НЕПОСТИЖИМЫЕ
— Ведь нам важна не истина, — страстно говорил профессор Г., индиец из Бенгалии, — мы ее знаем. Вам не нужно показывать нам зеркало, мы знаем, что в нем отразится. Мы только жаждем услышать немного похвалы. Вы обязаны написать о наших фабриках, о новых домнах, о плотине в Бакра Нангхал и о столице Пенджаба, возведенной Корбюзье назло пакистанцам, о Чандигархе… Покажите все, в чем мы похожи на вас…
— Но это же скучно. Техническое однообразие мира. Кого это у нас заинтересует? Если хорошенько поискать, то в ваших официальных публикациях найдутся всевозможные данные, включая предполагаемую продукцию по меньшей мере лет на десять вперед. Информации об Индии такой, какой вы хотели бы ее видеть, более чем достаточно. Я прекрасно понимаю вас, профессор, но у нас немногих интересует опровержение мифов. Даже те, кто побывали на вашей родине, довольствуются памятниками культуры, восхищаются святынями, непонятными, но очень земными богами, этими живыми камнями. А в современной жизни они видят только краски в ослепительном блеске солнца, девушку, закутанную в сари, которая, почти танцуя, приседает и собирает что-то на красной пыли дороги в медный сосуд на голове… Путешественники уже не хотят знать, что это коровий навоз. Это испортило бы образ. Зачем думать о миллионах бедняков, дремлющих под стенами мазанок на самом пекле? О шести миллионах нищенствующих саду — святых с колтуном на голове? О женщинах, увешанных детьми, беспомощно крутящих в руках книжку в картинках о family planning[36], безграмотных, отданных во власть суеверных деляг. Вы говорите, что «нужно писать о наших атомных достижениях». Я помню об индийском Рокфеллере, об основателе Тата-института, но одновременно у меня из головы не выходит лаконичное сообщение «Хиндустан стандард»: «После сдачи экзаменов студент политехнического института бритвой отрезал себе язык и возложил его на алтарь богини Кали». Вы скажете, что сумасшедших всюду хватает?..
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — кивнул профессор и обхватил колено сильными ладонями. — Проще всего забыть всякие истории такого рода, забыть об этом безумии. И остаться только при удобной нам легенде: классические поэмы, философы, законодатели, Рабиндранат Тагор, Ганди со своей революцией без насилия, наконец, мудрый Неру… Индия — совесть мира…
— Конечно, никому не хочется знать правду, — я посмотрел на его широкий лоб. Интересно, что творится там, в глубине этого лба? У профессора были крупные толстые губы сластолюбца, но форма их говорила об энергичности и настойчивости.