Он вернулся к еде. Я сидел, не шевелясь. Горло сдавило с такой силой, что я едва не задохнулся от боли. Даже дышать было трудно. И хотя Шут был слеп, я чувствовал, что он понимает, каково мне. Он ел очень медленно, словно стараясь растянуть и удовольствие от еды, и молчание между нами, столь необходимое мне. Все так же неспешно он подобрал остатки подливы последней корочкой хлеба. Съел, вытер пальцы салфеткой, нащупал кружку. Когда Шут пригубил вино, на его лице отразилось блаженство.
Поставив бокал, он негромко сказал:
– То, что я помню о вчерашнем дне, не дает мне покоя.
Я хранил молчание.
– Думаю, я провел в пути всю позапрошлую ночь. Помню, шел снег и я понимал, что нельзя останавливаться отдохнуть, пока не найду хоть какое-нибудь укрытие. У меня была хорошая палка вместо посоха, это очень помогает, когда надо идти вслепую на больных ногах. Мне теперь тяжело ходить без палки. Да, вспомнил – дорога вела к Дубам-у-воды. Мимо проехала телега, возница обругал меня и крикнул, чтобы я убрался с дороги. Я посторонился. Но за телегой в снегу мне удалось нащупать следы, и я знал, что эта колея рано или поздно приведет меня туда, где можно укрыться от непогоды. И я пошел по ним. Ног я не чувствовал. Вместе с чувствительностью ушла и боль, но зато я стал чаще падать. Думаю, в Дубы-у-воды я добрался уже очень поздно. На меня залаяла собака, и кто-то прикрикнул на нее. Колея от телеги привела к конюшням. Внутрь меня не пустили, но снаружи была куча соломы и навоза. – Он поджал губы на мгновение и сухо пояснил: – Я уже знал, что в соломе с навозом можно согреться.
Я кивнул, потом спохватился, что он не видит меня, и сказал:
– Да, это правда.
– Я немного поспал, потом встал и пошел. В городе началась суета. Какая-то девушка пела старую песню из тех, что мне доводилось слышать в Баккипе по случаю Зимнего праздника. И я подумал, что, возможно, в такой день будут хорошо подавать. Праздники порой смягчают сердца. Я решил попробовать вымолить немного еды и поесть, а потом, если попадутся добрые люди, попросить их отвезти меня в Ивовый Лес.
– Так ты шел ко мне!
Шут медленно кивнул. Его рука ощупью проползла по столу, нашла кружку. Сделав скупой глоток, Шут поставил ее на место.
– Конечно, к тебе. Так вот, я стал просить подаяние, но хозяйка лавки, возле которой я остановился, все разорялась, гоня меня прочь. Я и сам понимал, что надо идти. Но я так устал, а то место, у лавки, давало укрытие от ветра. Ветер бывает страшен, Фитц. Стоит подняться ветру, и вполне сносный день превращается в пытку.
Он замолчал и обхватил себя за плечи, словно ему стало зябко при одной мысли о ветре.
– А потом… – продолжил Шут, – потом подошел мальчик. Он дал мне яблоко. Тут лавочница снова стала браниться и крикнула мужу, чтобы прогнал меня скорее. Тогда мальчик помог мне отойти от двери…
Шут снова умолк. Голова его поворачивалась из стороны в сторону. Думаю, он не осознавал этого. В эту минуту он походил на гончую, пытающуюся почуять потерянный след. И вдруг его словно прорвало:
– Это было так ярко, Фитц! – воскликнул он с горечью. – Это был сын, которого я искал! Мальчик коснулся меня, и я стал видеть его глазами. Я видел, каким сильным он может стать однажды, если обучить его правильно, если не дать Слугам поразить его своей порчей. Я нашел его и не мог сдержать радости. – Желтоватые мутные слезы хлынули по его исчерченным шрамами щекам.
Я сразу вспомнил просьбу Шута, которую он пытался передать с многочисленными посланцами: найти Нежданного Сына. Неужели у Шута был сын? Неужели Шут стал отцом вопреки всему, что я знал о нем? С того дня, когда посланница передала мне его слова и умерла, я перебрал и отверг десятки предположений о том, кто мог быть матерью этого ребенка.
– Я нашел его, – печально проговорил Шут. – И тут же потерял. Когда ты ударил меня ножом.
Стыд и вина окатили меня жгучей волной.
– Шут, прости меня. Я бы никогда не причинил тебе зла. Но я не узнал тебя.
Он покачал головой. Рука, похожая на клешню, нашла салфетку. Шут вытер лицо. Следующие слова прозвучали хрипло, как вороний грай:
– Что произошло, Фитц? Почему ты пытался убить меня?
– Я испугался за ребенка. Я вышел из таверны в поисках моей малышки и увидел тебя…
– Твоей малышки? – недоверчиво воскликнул он, перебив мои попытки объясниться.