Я надул щеки и позволил нижней губе задрожать в притворной ярости. Мой трясущийся голос не пришлось подделывать. Я чувствовал себя полубольным от страха, что меня кто-то узнает. Эхо моего имени, казалось, висело в воздухе. Я повернулся на каблуках и приложил все усилия, чтобы резкими жестами выразить негодование, поспешно шагая прочь. Я услышал голосок маленькой девочки, спрашивающей:
- А куда делась та птичка?
Я не стал тратить время, чтобы услышать, ответит ли ей кто-нибудь. Мой видимый дискомфорт от потери шляпы и парика, казалось, развлек их, как я и надеялся. Еще несколько раз, прежде чем я скрылся из виду, я делал нарочито тщеславные попытки поправить и то, и другое. Когда я рассудил, что оказался уже далеко, то свернул в переулок и натянул капюшон поверх своей шляпы и парика. Ворона лежала настолько неподвижно под складками моего плаща, что я боялся, не умерла ли она на самом деле. Она врезалась в меня довольно сильно, достаточно сильно, чтобы сломать птичью шею. Но мой Уит говорил мне, что хоть она оглушена и неподвижна, жизнь все еще теплится в ней. Я пересек переулок и пошел вниз по извилистой Медной Улице, пока не нашел переулок поуже. Там я, наконец, развернул плащ, баюкавший ее неподвижное черное тельце.
Ее глаза были закрыты, крылья аккуратно сложены вдоль тела. На меня всегда производило впечатление, как птицы могли складывать две конечности так гладко, что тот, кто не видел птиц раньше, никогда бы не поверил, что у них есть лапы. Я дотронулся до ее блестящего черного клюва.
Она открыла сверкающий глаз. Я положил ладонь ей на спину, прижимая крылья к ее боку. Не сейчас. Не двигайся, пока мы не окажемся в безопасности.
Я не ощутил ответного Уита от нее, но ее послушание убедило меня, что она меня поняла. Я пристроил ворону и сверток под плащом и поспешил по направлению к Оленьему замку. Дорогой явно чаще пользовались и лучше поддерживали, чем раньше, но она все еще оставалась крутой и ледяной в некоторых местах. Свет угасал, поднимался ветер. Порывы ветра подхватывали в воздухе и бросали в лицо ледяные кристаллы, жесткие и режущие, как песок. Телеги и повозки с провизией для последнего праздничного вечера проезжали мимо. Я опаздывал.
Внутри моего плаща ворона забеспокоилась. Она ерзала и цеплялась за мою рубашку клювом и когтями. Я сунул руку внутрь, чтобы погладить и успокоить ее. Она бешено забилась, я вытащил руку и увидел кровь. Я обратился к ней Уитом. Ты ранена?
Моя мысль отскочила обратно, словно я бросил камушек в стену. Несмотря на это, ее боль омыла меня и холодком поползла по позвоночнику. Я негромко проговорил вслух:
- Оставайся под моим плащом. Взберись мне на плечо. Я постою неподвижно, пока ты переберешься туда.
Несколько минут она не двигалась. Затем уцепилась за мою рубашку клювом и вскарабкалась по мне, перехватывая ткань клювом через каждые пару шагов. Она встала бугорком на моем плече под плащом, затем передвинулась и сделала меня горбуном. Когда она устроилась, я медленно распрямился.
- Я уверен, мы будем в порядке, - сказал я своей пассажирке.
Ветры, как пастухи, перегнали облака, и начался новый снегопад. Снег падал густыми хлопьями, кружащимися и танцующими на ветру. Я наклонил голову и потащился вверх по крутому холму к башне.
Меня пропустили в ворота без единого вопроса. Я слышал музыку и рокот голосов из Большого Зала. Уже так поздно! Не думал, что воронья драка задержала меня так надолго. Я поспешил мимо слуг с подносами и празднично одетых людей вверх по лестнице, закрыв голову капюшоном и ни с кем не здороваясь. Вбежав в свою комнату, я отбросил прочь заснеженный плащ. Ворона вцепилась в мой воротник сзади, и лапы запутались в парике. Как только я снял с нее плащ, она поднялась с моего загривка и попыталась взлететь. Со шляпой и париком, тянувшими ее вниз, она тут же рухнула на пол.
- Сиди тихо. Я освобожу тебя, - обратился к ней я.
После нескольких минут борьбы, она легла на бок, одно крыло полуоткрыто, волосы парика обмотаны вокруг лап. Белые перышки вперемешку с черными были теперь ясно видны. Перья, означавшие, что любая другая ворона в мире попытается убить ее. Я вздохнул.
- Теперь сиди тихо, и я освобожу тебя, - повторил я. Открвывая клюв, она хватала воздух, один черный глаз уставился на меня. Я медлил. Казалось невозможным, как она умудрилась запутаться так сильно за такое короткое время. Капли крови были разбрызганы по полу. Я беседовал с ней, пока пытался распутать.
- Ты сильно ранена? Они повредили тебе? - при помощи Уита я старался передать ей спокойствие и уверенность. Ты ранена? - я предложил вопрос, стараясь не давить на ее границы. Ее боль омыла меня. Она дико затрепыхалась, сводя на нет большинство моих усилий, затем снова замерла.
- Ты сильно ранена? – спросил я ее снова.
Она закрыла клюв, взглянула на меня и закаркала:
- Вырвали! Вырвали мои перья!
- Я вижу, - изумление, как много человеческих слов она знала, смешивалось с облегчением, что она могла дать мне информацию. Но птица это не волк. Мне было трудно разобраться - что я чувствовал в ней. Боль, и страх, и много гнева. Будь она была моим волком, я бы незамедлительно понял, где она ранена и как сильно. С вороной же общение было похоже на попытки понять иностранца.
- Позволь мне попробовать освободить тебя. Можно я подниму тебя на стол, где свет получше? Разрешишь мне поднять себя?
Она моргнула.
- Вода. Вода. Вода.
- И я дам тебе воды, - я старался не думать о том, как летело время. И словно в ответ на мою тревогу, я ощутил вопрошающее мимолетное касание от Чейда. Где я? Королева просила Дьютифула удостовериться, что я приду, крайне редкая просьба от нее.
Я скоро там буду, - пообещал я, горячо надеясь, что так и произойдет. Я отпер потайную дверь, затем подхватил ворону с пола, крепко, но осторожно сжимая ее в руках, и понес вверх по темному пролету.
- Фитц? – обеспокоено спросил Шут, прежде чем я коснулся последней ступеньки. Я едва мог различить его силуэт в кресле подле огня. Свечи выгорели несколько часов назад. Мое сердце упало от звучавшей в его голосе тревоги.
- Да, это я. Со мной раненая ворона, она запуталась в моем парике. Через минуту я объясню, но сейчас мне нужно устроить ее, добыть света и дать ей воды.
- В твоем парике запуталась ворона? – уточнил он, и, как это ни странно, в его голосе слышались отголоски как веселья, так и насмешки. - Ах, Фитц! Я всегда могу быть уверен, что у тебя найдется та или иная странная проблема, чтобы нарушить мою апатию.
- Ее отправил ко мне Уэб.
В темноте я усадил ворону на стол. Она попробовала встать, но пряди волос держали слишком крепко, она тут же упала на бок.
- Сиди тихо, птичка. Мне нужно достать свечи. Тогда я смогу распутать тебя.
Она осталась неподвижной, но дневные птицы часто замирают в темноте. Я шарил почти наощупь в полутемной комнате в поисках свечей. К тому времени, как я зажег их, поставил в подсвечники и вернулся к рабочему столу, Шут уже оказался там. К моему удивлению, его узловатые пальцы уже распутывали пряди волос на ее лапах и когтях. Я поставил свечи на дальний конец стола и стал наблюдать. Птица сохраняла неподвижность, лишь глаза изредка моргали. Пальцы Шута, когда-то длинные, изящные и умные, сейчас были узловатыми, как мертвые веточки. Он мягко разговаривал с ней, пока работал. Ладонью с отрезанными кончиками пальцев он ласково придерживал птицу, не давая ей двигаться, пока пальцы другой руки поднимали и тянули пряди волос. Его шепот напоминал легкое шуршанье воды по камням.
- А эту нужно сперва продеть снизу. А теперь мы можем вынуть этот пальчик из петли. Вот так. Одна лапка почти полностью свободна. Ох, вот эта тугая. Позволь, я сначала протолкну этот волосок снизу… вот так. Теперь одна лапка свободна.
Ворона резко дернула свободной лапой, затем стихла, когда Шут снова положил руку ей на спину.