Она могла и должна была петь. Лорды и леди Шести Герцогств с жадностью ловили каждое ее слово. Как мог король Дьютифул запретить ей, ведь его собственная жена открыла миру незаконнорожденную дочь бастарда Видящих, которую не только приютили в Оленьем замке, но и назначили Мастером Скилла. Леди Кетриккен, король и его супруга обменялись взглядами. Бывшая королева кивнула, а король развел руки в знак одобрения.
– Готова ли моя арфа? – обратилась Старлинг к мужу, в ответ он широким жестом указал на двери. Они распахнулись, и два крепких парня внесли в Большой Зал массивный инструмент. Я невольно улыбнулся: чтобы арфа появилась так вовремя, Старлинг должна была отправить за ней ту же секунду, как Кетриккен спросила о забытой песне. Это был еще тот инструмент! Не ровня арфам бродячих менестрелей! На лицах носильщиков выступил пот: видимо, им пришлось тащить эту глыбу издалека. Старлинг прекрасно рассчитала время ее появления. Арфу внесли в центр зала и поставили на пол; в высоту она достигала плеча.
Старлинг кинула вопросительный взгляд на галерку менестрелей, но один из гостей уже поспешил поднести ей собственный стул. В разыгранном ею представлении возникла лишь одна заминка: ее вечернее платье не было предназначено для игры на арфе. Не обращая внимания на приличия, Старлинг подобрала мешавшие юбки, выставив напоказ все еще стройные ноги в зеленых чулках и изящных синих туфельках с серебряными пуговками. Она пробудила арфу, легонько пробежав пальцами по струнам, которые едва отозвались на ее прикосновение, будто говоря, что они готовы и ждут своего певца.
Словно роняя за собой золотые монеты и призывая идти вслед, менестрель перебрала одну за другой три струны. Звуки арфы слились в аккорды и превратились в живую мелодию. Она запела.
Старлинг ждала всю жизнь, чтобы рассказать эту историю. Она всегда мечтала оставить после себя песню, которая запечатлеется в памяти Шести Герцогств и будет исполняться снова и снова. Когда мы впервые встретились, она пылко говорила о том, как последует за мной, чтобы описать мои деяния и судьбу и стать свидетелем переломного момента в истории Шести Герцогств. Что и случилось. Но песня ее осталась не спета, поскольку по королевскому решению события, которые свершились в Горах, должны были остаться в тайне. Я умер и должен был оставаться мертвым для мира до тех пор, пока не упрочится положение Видящих на престоле.
И вот я стоял и слушал историю собственной жизни. Сколько она оттачивала слова, сколько раз упражнялась в мелодии, которая легко и безупречно лилась из-под ее пальцев? Не успела она исполнить и двух куплетов, как я понял, что эта песня была ее лучшим творением. Я слышал, как она поет песни других менестрелей и свои собственные. Старлинг была хороша. Никто не мог этого отрицать.
Но это произведение было выше всяких похвал. Даже те менестрели, которые не одобряли ее выступление, теперь казались зачарованными словами и мелодией. Она до совершенства отточила слова и звуки, словно резчик по дереву. Многие при дворе знали хотя бы часть истории моей жизни, теперь Старлинг поведала ее во всей полноте: как из никому ненужного бастарда я стал героем; о моей позорной смерти в тюрьме и воскрешении из безымянной могилы; о том, как я стоял перед каменным драконом, который поглотил короля Верити, и смотрел в небо, куда улетали они с королевой Кетриккен.
Некоторое время она перебирала струны без слов, наигрывая легкую мелодию, чтобы дать публике осмыслить эту часть истории. Затем неожиданным взмахом пальцев она наполнила воздух воинственными звуками и продолжила песню. Я сам когда-то рассказал Старлинг, что случилось после того, как они с Кетриккен улетели обратно в Баккип верхом на драконе, в котором было заключено сердце короля. Верити-Дракон вступил в борьбу с целым флотом Внешних Островов, чтобы спасти свою жену, еще нерожденного ребенка и любимое королевство от пиратов красных кораблей. Из глаз Кетриккен катились слезы, Дьютифул был полностью поглощен историей.
Я и связанный со мной Уитом Ночной Волк разбудили остальных спавших драконов. Мы сразились с предателями из круга Скилла Регала, и кровь наших врагов пробудила к жизни каменных драконов, которые полетели вслед за Верити, словно настоящая армия. Три куплета были посвящены тому, как драконы последовали за королем, описанию их форм и размеров и тому, как быстро они прогнали красные корабли от наших берегов. Верити-Дракон возглавил наступление, и битва перенеслась на острова. Королева Эллиана, уроженка Внешних Островов, слушала с мрачным согласием на лице, словно подтверждавшим правдивость слов Старлинг о тех кровавых днях.
И вновь последовала мелодия без слов. Постепенно темп замедлился, аккорды стали печальнее. Менестрель запела о том, как бастард и его волк скитались в глухих лесах Горного Королевства, зная, что для мира они мертвы, и что имя Фитца Чивэла Видящего навсегда запятнано предательством и трусостью. "Больше никогда, – пела она, – не суждено им охотиться на зеленых лугах Бакка. Никогда не суждено вернуться домой. Никогда не узнают об их подвигах. Никогда. Никогда". История подошла к концу, а музыка превратилась в тонкую струйку грустных нот и затихла. Воцарилась тишина.
Не знаю, как долго звучала песня. Я очнулся в Большом Зале, где собралась знать со всех Шести Герцогств, словно после долгого сна. Старлинг сидела за высокой арфой, прислонив лоб к полированному дереву. Ее лицо покрывала испарина, она тяжело дышала, как после длительного забега. Я не сводил с нее глаз. Она играла в моей жизни многие роли: незнакомка, любовница, недруг, предательница. А теперь она стала моим летописцем.
Разрозненные хлопки выросли в шквал аплодисментов. Старлинг медленно подняла голову и окинула взглядом своих слушателей; я наблюдал вместе с ней. Многие не скрывали слез, некоторых – гнева. Женщина с лицом истукана презрительно смерила взглядом растроганную соседку. Один из благородных гостей склонился к своему товарищу и что-то шептал ему на ухо. Две молодые девушки, проникнувшись романтизмом истории, обнимали друг друга. Герцогиня Бернса, склонив голову, сжимала руки на груди, словно в молитве. Герцог Риппона громко хлопал огромными ладошами и во все всеуслышание повторял: "Я знал. Я всегда знал".
А я сам? Что я испытывал теперь, когда мое имя обелили? Хоть я и застыл в толпе, никем не узнанный, ни для кого не видимый, но чувствовал, что мы с моим волком, наконец, дома. Внезапно я ощутил болезненный укол от того, что рядом не было Шута, а потом сообразил, что меня бьет дрожь, как будто я вернулся с мороза, и мое тело только начало отогреваться. Я не плакал, но вода сама застилала глаза и бежала по щекам.
Дьютифул бродил взглядом по собравшимся в зале, я понимал, что он ищет меня, но в обличье лорда Фелдспара. Чейд поднялся и неспешно отошел от своего места за королевским столом. Я подумал было, что он направляется к Кетриккен, но по пути он словно запнулся, а потом свернул в гущу людей. Я недоуменно следил за ним, и вдруг с ужасом понял, что он заметил меня и направляется прямиком в мою сторону.
Нет. - метнул я ему мысль при помощи Скилла, но его разум окружали защитные стены – не для того, чтобы не пускать меня, а чтобы сохранить в секрете его собственные чувства. Он оказался рядом и крепко взял меня за локоть.
– Чейд, пожалуйста, не надо, – взмолился я.
Неужели разум старика помутился?
Он посмотрел мне в лицо. Его щеки были влажными от слез.
– Время пришло, Фитц. И уже давно. Идем. Пойдем со мной.
Люди по соседству прислушивались и присматривались к нам. Глаза у одного из благородных гостей расширились, а выражение замешательства на лице сменилось потрясением. Мы стояли посреди толпы. Если на меня кинутся, то разорвут в клочья. Пути к отступлению не было, и я поддался Чейду, который настойчиво тянул меня за руку. Ноги стали ватными, я чувствовал себя куклой, которая неловко вихляется на каждом шагу.