С грохотом ударила створка двери. Народ притих и вжал голову в плечи. Некоторые засобирались домой, другие заерзали, словно устраивались поудобнее. В таверну ввалился толстый краснолицый господин в начищенных до блеска латах и шлеме с пурпурным — о, господи! — плюмажем. Выражение его лица мне совсем не понравилось — господину было скучно, и он жаждал развлечений.
Онольгейн подозвал к себе Фесталию.
— Помоги Синупреду — у него колбаски подгорают! — приказал он, а сам поспешил на встречу господину, низко кланяясь.
— Что сегодня на ужин, почтенный хозяин? — громогласно вопросил тот. — Я никого не убивал уже две недели! От этого всегда хочется жрать!
— Жареный на вертеле поросенок, гусиная печень, яблоки в меду…, - принялся перечислять радушный хозяин, провожая господина, который, несомненно, и был героем Озиллой, к его столу.
Я заметила, что Синупред набрал полный поднос еды и принялся разносить ее по залу. Фесталия хлопотала за стойкой, не поднимая глаз.
Синупред, тоже низко кланяясь, расставил на столе героя горшочки и тарелочки. Хозяин собственноручно принес огромный кубок, украшенный каменьями и вылил туда целую бутылку вина.
— Люблю так! — бесхитростно заявил Озилла. — А где же прекрасная Фесталия? Эй, девочка, ты, что же, не поздороваешься со мной?
Девушка низко поклонилась, и отвернулась к очагу. На скулах Онольгейна заходили желваки.
— Пусть господин простит ее — она очень занята! — сказал он. — У этого неумехи Синупреда всегда подгорают колбаски!
И он дал затрещину своему племяннику. Затрещина была настоящей — и Озилла это оценил!
— По-моему он просто дурачок, этот твой племянник! — захохотал он. — Как я не приду, у него всегда что-нибудь не так — то колбаски подгорят, то тарелка разобьется! И зачем ты посадил его на свою шею?
— Я обещал его отцу, моему брату, что буду заботиться о нем! — смиренно ответил Онольгейн, и шикнул на парня. — Прочь с моих глаз, неумеха!
Синупред быстро отступил в единственный плохо освещенный угол таверны — как раз туда, где стоял мой столик. Я увидела у него слезы на глазах — слезы боли и обиды. Уж, наверное, рука бывшего воина была тяжела!
— Эй, сынок! — позвала я. — Иди сюда! Не слишком ли дорого тебе обходится этот отвод глаз?
— Фесталии будет еще хуже, если он доберется до нее! — вздохнул парень. — Он уже и так, и этак. И у дома ее караулит, и сюда постоянно заявляется, руки распускает. Она плачет потом целый вечер — у нее все ноги в синяках от его ухаживаний. Вот мы с дядей и придумали этого «неумеху Синупреда». Озилле все равно, над кем издеваться!
— Беда! — вздохнула я. — Иди, тебя дядя зовет.
Я заглянула в кувшин — там оставалась еще половина «айрана». Вполне достаточно, чтобы посидеть еще немного в шуме и гаме человеческого жилища, прежде чем вновь выйти на неисследованные и жуткие просторы Улльской долины. Да, несправедливость, видимо, постоянная спутница жизни. И, как жаль, я ничем не могу помочь! Будь со мной моя Сила, я бы наслала на этого омерзительного ероя чесотку или еще что похлеще! Нехорошо, конечно, но оно того стоит!
Вновь подошедший Синупред принес корзину, в которой лежали аккуратно завернутые в чистые льняные салфетки и аппетитно пахнущие вкусности. Оттуда же торчало горлышко бутылки красного стекла.
Я порылась в складках своей хламиды, нащупывая кошелек. Выложила на стол две монетки. Парень протянул было за ними руку, но вдруг отдернул и побледнел.
— Я… — прошептал он, меняясь на глазах, — сейчас дядю позову!
Я принялась допивать напиток, хищно поводя носом — запахи из корзины призывали меня съесть припасы здесь и сейчас!
Подошел Онольгейн. Кивнул мне, как старой знакомой, сгреб монеты и принялся их разглядывать.
— Откуда они у тебя? — спросил он. — Эти деньги? Покажи мне лицо!
Я ощутила, как мои ладони вмиг стали мокрыми. Звать Демона, или еще рано?
— Если ты человек, — тихо сказал Онольгейн, наклоняясь ко мне, — и скажешь мне, где ты взяла это золото, я не причиню тебе зла!
Подумав, я согласилась. Едва заметно кивнула, и на мгновенье приподняла капюшон. Брови хозяина таверны поползли вверх — он-то ожидал увидеть старуху, про которую ему говорил племянник.
— Эге! — крякнул он. — Ты не здешняя. Острижена — бежала с каторги, что ли?
— Кто это тут у нас бежал с каторги? — раздался трубный глас прямо над моим ухом.
Я подскочила, но тяжелый стальной кулак ударом швырнул меня обратно.
— Ты у нас кто? — поинтересовался подкравшийся к нам герой, дыша луком мне в лицо. — Здесь у нас что?
— Все в порядке! — успокоительно сказал Онольгейн. — Она заплатила сколько нужно. Оставь странницу в покое, пойдем, уважаемый, я открою для тебя замечательное вино…
Но герой уже заинтересовался. Он схватил мои руки и поднес к самым глазам.
— Ты не старуха! — компетентно заявил он, и сдернул мой капюшон. — Ага! Стриженная! Откуда откинулась?
— Как??? — возмутилась я, пытаясь выдернуть руки.
Люди в таверне молча наблюдали за нами. Я увидела, что Синупред и Фесталия испуганно переглядываются.
— Бежала, спрашиваю, откуда? С Проклятых островов или из Змеиных каменоломен? Видишь, я все про тебя знаю. Давай, колись!
«Это сон! — облегченно подумала я. — И диск, и гипертрофированный Демон, и эта таверна! Сейчас я проснусь, и отведу Катенка в изостудию рисовать восхитительно лимонные осенние листья! Ну, просыпайся же! Просыпайся же, мать твою (прости, мама!)!».
Герой держал мои руки одной своей дланью в стальной перчатке, доставляя мне невыносимую боль. А другую руку он вдруг запустил мне под хламиду и принялся… Мои щеки вспыхнули сами собой. Я злобно боднула его головой в плечо и ушла под стол. Не ожидающий этого Озилла расцепил руки, а я вылезла с другой стороны.
Онольгейн сделал шаг вперед и оказался рядом со мной.
— Оставь ее в покое! — попросил он. — Она уже уходит. Нам нет до нее дела! Никому из нас!
И он оглянулся на своих людей. Те согласно закивали головами. Я поняла, что хотя они и побаиваются своего прирученного героя, но Онольгейн является их признанным лидером.
— Это ж непорядок! — взревел Озилла.
Должно быть, он, и правда, был героем. Во всяком случае, двигался он примерно в центнере своего металлолома, неожиданно легко и ловко. Он молниеносно переместился ко мне и обхватил меня за шею, ощутимо придушив.
— Я ее арестовываю, и забираю к себе для допроса! — заявил он. — А ты, почтенный хозяин, грей мне ужин — после таких допросов всегда хочется жрать!
Ах, как я пожалела об отсутствии своей Силы! Нет, досточтимый Озилла Кокцинум, или как тебя там, одной чесоткой ты бы не отделался! Я уже зажмурилась, собираясь призвать Демона, как вдруг услышала хриплый голос, перекрывший весь шум.
— Это моя женщина! — сказал кто-то. — Отпусти ее, Озилла!
И голос этот был мне знаком!
Герой так рьяно сжимал мое горло, что в глазах у меня стало темнеть. Пытаясь удержать уплывающее сознание, я никак не могла разглядеть стоящего в дверях мужчину. Однако я явственно услышала, как Озилла пробормотал с досадой: