На льду замерзшего океана развеселая толпа пускала в темно-синее небо фейерверки. Царило необычайно праздничное настроение. Подвыпившие гуляки катались по льду и орали песни так, что у меня звенело в ушах. Казалось, участники праздника никак не могли договориться между собой, какую песню петь, и в результате каждый вопил свое во всю мочь легких, внося посильный вклад в общую дикую какофонию.
— Что бы ни происходило, люди хотят жить полной жизнью, и в этом нет ничего плохого, — сказал отец. Он замолчал, внезапно вспомнив что-то, чем еще не поделился. — Ах да, забыл вам сказать. Я полюбил Ли Син. Хочу переехать к ней.
— Кто она? — безмятежно спросила мама.
— Моя учительница начальных классов, — ответил я вместо папы. Я уже два года ходил в среднюю школу и понятия не имел, как отец познакомился с учительницей Син. Может быть, на моем выпускном?
— Хорошо, иди, — проговорила мама.
— Уверен, через некоторое время мне это надоест, — продолжал отец. — Тогда я вернусь. Вы не против?
— Если хочешь, почему бы и нет, — ответила мама, спокойная, как мерзлый океан вокруг. И лишь через несколько секунд в ней наконец всколыхнулись эмоции.
— Ах, взгляните, какая красота! — воскликнула она, указывая на полыхнувший в небе фейерверк, явственно воодушевленная эффектным зрелищем. — Спорим, у него внутри голопроектор!
В те времена, смотря фильмы или читая книги Предсолнечной Эпохи, мы часто недоумевали. Мы никак не могли взять в толк, зачем люди вкладывали столько эмоций в дела, не имеющие никакого отношения к выживанию. Наблюдать за главным героем, впадающим в отчаяние или плачущим из-за любви, было для нас настолько странно, что и словами не описать. В те дни неминуемая угроза гибели и желание спастись отодвигали все остальное в тень. Ежедневные новости о состоянии Солнца и положении Земли поглощали почти все наше внимание и управляли нашими эмоциями. Эта глубочайшая сосредоточенность на выживании постепенно привела к изменениям в психике и духовной жизни людей. Любовь со всеми ее переживаниями стала чем-то посторонним, отвлекающим от более важных дел. Мы стали как азартный игрок, который осушает свой бокал, не отрывая взгляда от вращающейся рулетки.
Два месяца спустя отец, вволю нагулявшись с учительницей Син, действительно вернулся домой. Мама не выказала ни радости, ни грусти.
— Ли Син о тебе очень хорошего мнения. Она сказала, что ты творческий человек, — поведал мне отец.
Мать, услышавшая наш разговор, была искренне озадачена.
— Кто-кто это сказал? — спросила она.
— Госпожа Син, моя учительница начальных классов. Отец уходил к ней на два месяца, — ответил я столь же озадаченно.
— А, теперь припоминаю! — рассмеялась мама и покачала головой. — Мне еще и сорока нет, а память никуда не годится.
Окинув взглядом голографическое звездное небо на потолке, а затем голографический же лес на стенах, она продолжала:
— Вовремя вернулся. Пора заменить эти изображения. Нам с сыном они надоели, а мы не знаем, как перепрограммировать эту чертову штуковину.
Когда Земля снова начала свое долгое падение на Солнце, этот эпизод уже вылетел из нашей памяти.
Однажды в новостях сообщили, что океан тает. Услышав это, наша семья опять отправилась на побережье. В то время Земля как раз пересекала орбиту Марса, и чем ближе она подходила к Солнцу, тем сильнее становился жар. Его пока еще было недостаточно, чтобы Земля разморозилась самостоятельно, но благодаря работе геодвигателей температура поверхности повысилась до вполне приятной величины. Народ радовался: не нужно надевать термокостюмы!
Свет геодвигателей все еще заполнял небо нашего полушария, но на другой половине планеты люди смогли по-настоящему почувствовать, что Солнце стало ближе. Их небо было светло-голубым, а солнце таким же ярким, как и до исхода.
Мы сели в аэрокар и полетели над океаном. Нигде не было заметно ни малейших признаков оттепели, мы видели только белую ледяную пустыню. Разочарованные, мы приземлились на лед и вышли из машины. Не успели мы закрыть дверцы аэрокара, как на нас обрушился могучий грохот, похоже, исходящий из самых потаенных глубин Земли. Казалось, будто вся планета вот-вот взорвется.
— Это грохочет океан! — крикнул мой отец, пытаясь перекрыть раскаты. — Солнце нагревает толстые слои льда неравномерно, вызывая что-то очень похожее на землетрясение.
Внезапно низкий рокот океана пронзил резкий громовой удар, и люди, наблюдающие за океаном позади нас, разразились ликующими возгласами. Я посмотрел туда и увидел длинную трещину, зазмеившуюся по замерзшей воде, будто огромная черная молния. Затем, в сопровождении непрекращающегося грохота, стали появляться новые и новые трещины. Из них вырывалась морская вода; по ледяной равнине понеслись стремительные потоки.
По дороге домой мы наблюдали, как меняется голая земля внизу: трава начала пробиваться из почвы, распустилось множество цветов, и нежные листья одели увядшие деревья зеленью. Жизнь не тратила времени впустую — она с ликованием расцветала повсюду.
С каждым днем приближения Земли к Солнцу людей все больше охватывала тревога. Теперь уже мало кто желал подняться на поверхность, чтобы полюбоваться весной. Большинство из нас предпочитало оставаться в подземных городах, но не затем, чтобы скрыться от надвигающейся жары, проливных дождей и ураганов, а из страха перед приближающимся Солнцем.
Однажды, укладываясь спать, я услышал, как мама тихо сказала отцу:
— Может быть, уже слишком поздно.
Отец ответил тоже едва слышно:
— Такие слухи ходили и в первые четыре перигелия.
— Но на этот раз всё правда, — последовал быстрый тихий отклик матери. — Я сама слышала это от жены профессора Цянь Деле. Он астроном Навигационной комиссии, человек известный. Так вот, он сам сказал ей, что концентрация гелия растет ускоренными темпами.
— Послушай, моя дорогая, не нужно терять надежду, — спокойно, но твердо ответил отец. — Не потому, что у нас и правда есть какие-то шансы, а потому, что надо прожить свою жизнь достойно. В Предсолнечную Эпоху «жить достойно» значило обладать деньгами, властью или талантом, но сейчас нам осталась лишь надежда. Надежда — это золото и драгоценные камни нашего времени. Не важно, как долго нам еще осталось, мы не должны сдаваться! — И, помолчав, прибавил: — Пожалуйста, утром передай это нашему сыну.
Как и другие люди, при приближении к перигелию я чувствовал себя не в своей тарелке. Однажды, возвращаясь из школы домой, я, сам не зная как, оказался на центральной площади города. Я стоял у круглого фонтана в середине и поочередно смотрел то вниз, на его сверкающую голубую воду, то вверх, на эфирную рябь света — отражение струящейся воды на высоком потолке. Через некоторое время я заметил среди прохожих знакомое лицо. Это была Лин. В одной руке она держала маленькую бутылочку, а в другой тонкую соломинку. Лин пускала мыльные пузыри, бездумно следя, как они один за другим уплывают прочь. Она смотрела на пузыри, пока те не лопались, и только после этого выдувала новую радужную цепочку.