Да, странное образование дал мне отец – и при помощи лент, и своим примером. У него была своеобразная репутация и среди странствующих. Года два назад он специально пересек Хальб, сказал, что должен побывать на шахтах. Мы даже торговали в одном или двух шахтных поселках, но я сразу понял, что не это главная причина. Обычно странствующие туда не заглядывают, хотя платят там хорошо.
Мы никогда не направлялись прямо к шахтам. Напротив, обходили их стороной, и в каждой поездке чуть дальше углублялись на север. И навещали мертвые поселки. Впрочем, отец сразу предупредил меня, чтобы я никому об этом не говорил. Сначала он отправлялся к покинутым зданиям один, и даже надевал скафандр: у него был космический костюм исследователя, такой, какой используют при первых высадках на планету. Мне он при этом всегда приказывал оставаться на месте и дежурить в фургоне у коммуникатора. Если спустя определенное количество единиц времени он не вернется, я должен запрягать гаров и убираться оттуда как можно быстрее. Отец заставил меня поклясться Верой в Судьбу, что я не пойду за ним.
Отец мой был верующим и постарался меня воспитать таким же. По крайней мере я понимал, что такую клятву нарушать нельзя ни при каких условия: вера человека в самого себя навсегда исчезнет, как будто ее никогда не было.
Немного погодя он при посещении мертвых поселков, в которых бывал раньше, перестал надевать скафандр, но в новых надевал обязательно. Вернувшись, начинал диктовать на ленту все, что увидел, даже самые мелкие подробности, например, какие сорняки растут теперь в садах и были ли ограблены дома – они никогда не бывали разграблены. Самое странное: рядом с поселками, очищенными Тенью, не было никаких животных и птиц. Но зато возникала буйная растительность. Не пищевые породы, специально разработанные для планеты Вур, но странные растения, каких раньше на Вуре никогда не видели. Отец зарисовывал их – у него это не очень хорошо получалось; но он тщательно их описывал, хотя образцов никогда не приносил.
После каждого такого посещения он проделывал еще кое-что – что-то такое, что заставило бы любого чиновника из Портсити подумать о необходимости лечения. Он приказывал мне связать его по рукам и ногам и уложить спать в запечатанный спальный мешок. В этом мешке я должен был продержать его день и ночь. И каждый раз заставлял поклясться, что если он начнет заговариваться или совершать странные поступки, я должен немедленно запрячь животных и убираться. Потом, дня через два-три, вернуться. Мне приходилось поклясться, потому что он в этом отношении проявлял необычную настойчивость. Хотя думаю, что я рискнул бы и нарушил клятву, если бы такое случилось. К счастью, его опасения ни разу не оправдались.
Я знал, что он ищет, хотя мы об этом никогда не говорили. Он хотел раскрыть тайну Тени. И не ради блага всего Вура, а потому, что в нем горело жгучее желание справедливости: покончить, если это возможно, с тем, что разрушило его счастливую жизнь.
Странствующие одиноки. Некоторые, подобно моему отцу, бежали из погибших селений. Они уцелели, потому что в тот момент, когда обрушилась Тень, не были дома. Другие – неудачники, люди, которые не могут нигде пустить корни, но постоянно бродят в поисках чего-то такого, что сами не понимают. Они неразговорчивы, долгие одинокие походы отучили их от общения с другими людьми, и обычно во время торговых переговоров говорят они об элементарных вещах.
Если странствующий попадает в поселок во время праздника урожая, он может задержаться, с отчужденным удивлением смотреть на развлечения, как смотрят на обряды чужаков.
Некоторый странствующие путешествуют парами, но мы с отцом были единственной парой с тесными родственными отношениями. Женщин среди странствующих не бывает. Если им требуется удовлетворить естественные потребности тела, они отправляются в дом удовольствий в Портсити (даже на такой малоразвитой планете, как Вур, есть несколько таких заведений, в основном для развлечения экипажей космических кораблей). Однако женщины никогда не ездят в фургонах странствующих.
Как и на большинстве планет фронтира, женщин на Вуре ревностно охраняют. Соотношение женщин и мужчин у нас примерно один к трем, потому что обычно женщин не привлекают трудности жизни пионера. Те, что прилетают, уже обручены с кем-нибудь. Вдовы сразу снова выходят замуж, а дочерей ценят больше сыновей: благодаря им удается привязать к поселку какого-нибудь очень ценного мужчину. За жену он согласится на что угодно.
Только целительницы приходят и уходят совершенно свободно. Залогом безопасности служит сама их природа, их ценят настолько высоко, что стоит мужчине похотливо взглянуть на них, как он сам подписывает себе приговор: объявление вне закона и быстрая смерть. Когда их сила начинает уходить, целительницы выходят замуж: их дар проявлялся только с начала подросткового возраста и до тридцати лет. После этого у них большой выбор мужей: все надеются, что дочь, родившаяся в таком браке, унаследует дар.
Мы торговали в самом северном поселке – Раттерсли – и я догнал отца ростом, хотя и не сравнялся с ним в силе, когда впервые услышал от другого человека о своей матери. Я принес пакет с нитками и иголками (на Вуре это ценный подарок при сватовстве) в главный дом, там меня как гостя приняла жена Раттера. К моему удивлению – ведь я не сын хозяина поселка и не чужак с другой планеты, – она предложила мне кубок эля и путевой хлеб.
Высокая, в длинном платье с многочисленными нашитыми яркими лентами, которые свидетельствуют о мастерстве, в брюках и сапогах из хорошо выделанной шкуры гара, гладкой, как те нитки, которые я принес, она выглядела прекрасно. Волосы у нее были цвета листвы, которую тронул первый морозный ветер, – рыжевато-золотые, они закручены вокруг головы, как в том церемониальном головном уборе, который на других мирах надевают великие правители. Этот головной убор называется «корона».
На загорелом лице необычно яркие зеленые глаза, проницательные и ничего не упускающие, и я – мне ведь редко приходилось разговаривать с женщинами – чувствовал себя очень неловко и жалел, что не смыл предварительно пыль пути.
– Приветствую тебя, Барт с'Лорн. – Голос у нее такой же богатый и глубокий, как цвет волос.
Ее слова меня удивили. Я привык к тому, что меня называют Барт, но впервые на моей памяти ко мне обратились по полному имени моего клана. «С'Лорн» – это для меня прозвучало непривычно. Впервые я столкнулся с упоминанием о моей давно умершей матери.
– Леди поселка, – я постарался продемонстрировать лучшие манеры, – пусть судьба улыбнется корням твоего дерева-крыши и пусть твои дочери принесут тебе удачу и счастье. У меня имеется то, что ты заказала, и мы хотели бы, чтобы это тебе понравилось…
Я протянул ей пакет, но она на него не взглянула. Напротив, продолжала внимательно разглядывать меня, и я чувствовал себя все более неловко и даже начинал опасаться, хотя был уверен, что ничем не оскорбил ни ее, ни кого-нибудь другого под ее крышей.
– Барт с'Лорн, – повторила она, и было что-то необычное в ее тоне. – Вы очень похожи, хотя ты мужчина. Ешь, пей, и да будет благословен этот дом…
Я еще больше удивился, потому что так приветствуют только близких родственников, таких, которым рады и в хорошие времена, и в дурные. Поскольку она так и не взяла пакет, я положил его на ближайший стол и сделал то, что она просила. Хотя я не ребенок из ее семьи, а почти взрослый мужчина. Осторожно разломил надвое путевой хлеб. Одну половинку окунул в кубок. И хотя во рту у меня пересохло и есть я не хотел, я положил смоченный кусок в рот. Придерживая поднос рукой, хозяйка то же самое сделала со второй половиной круглой лепешки, тем самым разделив со мной пищевую церемонию.