Лойолу действительно стали почитать как святого. Он отправился в Рим, приложился к туфле папы, преподнес ему деньги, скопленные за годы скитаний, и предложил основать новый монашеский орден для борьбы с еретиками. Предложение оказалось кстати: движение протестантов окрепло, авторитет и власть папы заметно поубавились. Папа торжественно утвердил в 1540 году новое братство — Общество Иисуса, иезуитов (от латинской формы имени Иисус — Иезус). Генералом ордена был назначен Лойола. Он вспомнил свою военную молодость и ввел в новом ордене железную дисциплину, полное повиновение и строжайшие проверки. Поступающие в орден долго испытывались; определялись их склонности, способности; подбирали подходящее занятие для них: дипломатия при дворах королей, преподавание, научная деятельность, миссионерство, литература… Иезуиты были избавлены от многочасовых молитв, церковных служб и могли направлять свою энергию на мирскую деятельность, в частности на медицинскую помощь, на обучение и воспитание юношества. Они быстро завоевали популярность своим усердием и бескорыстием, проникая во все слои общества.
Охотники на ведьм вели свою работу, имея по большей части дело с людьми невежественными, суеверными, а то и психически больными. Иезуиты выискивали прежде всего еретиков — отступников от католической веры — не столько среди необразованного народа, сколько в среде просвещенных граждан, философов, преподавателей.
Такова была обстановка в Западной Европе во второй половине XVI века. Джордано Бруно, понимающий дикость веры в демонов, отвергающий все виды насилия над человеком, всякое подчинение личности, был в средневековье человеком будущего.
Он видел мир глазами ученого и поэта. Толпы фанатиков казались ему скопищем безумцев, а инквизиторы — преступниками. Религиозные бури, кровавые и жестокие распри эпохи Возрождения он переживал с удивлением и негодованием. Как могут люди — тысячи, миллионы людей! — так жестоко ошибаться?! Ради нелепых вымыслов совершать убийства, мучить, преследовать свободную мысль, разжигать ненависть и войны?! Как могут люди не замечать, что живут в страхе и унижении, в какой-то всеобщей слепоте?!
Он не мог примириться с этой атмосферой насилия, жестокости, духовного рабства, невежества, лжи. Как открыть людям истину, для которой он еще и сам не нашел подходящих слов, но которую ощущает в себе и без которой уже не мыслит своей жизни?
Вероотступник
Джордано Бруно отдавал безусловное первенство науке. Все, что противоречит разуму, — вызывало у него сомнение.
Удивляет ранняя зрелость, самостоятельность мысли Бруно. На суде инквизиции его спросили, верует ли он в триединство бога-отца, бога-сына и святого духа? Он ответил, что с восемнадцати лет сомневался в этом догмате.
Сомнения запрещались. Этот запрет вызывал сомнения: если ограничена свобода мысли, значит, идея уязвима, неразумна, ложна. Истина не боится сомнений!
Приходилось тщательно скрывать книги святых отцов церкви с комментариями Эразма Роттердамского. Еще несколько десятилетий назад Эразма чтила католическая церковь, а теперь считала своим врагом; книги с его заметками сжигались. Бруно сохранял их в своей келье, несмотря на угрозу жестокого наказания.
Послушание требовалось не только в поступках, но и в словах и мыслях. Устав гласил: «Никто из братьев не смеет излагать или защищать какое бы то ни было личное мнение, противное общему взгляду учителей во всем, что касается веры и нравственности… Под угрозой лишения звания запрещается во время чтения высказывать и доказывать мнение, не согласующееся с общими взглядами святых отцов… Все должны следовать святым отцам, изучать их труды, подкрепляя мнения цитатами из их книг».
Особенную ярость, сдерживаемую с трудом, вызывала у него необходимость таить свои мысли, свои взгляды от окружающих. Наушники и доносчики были повсюду. Приходилось молчать и притворяться.
А церковная служба шла своим чередом. Сравнительно рано, в двадцать четыре года, он был возведен в сан священника (прежде два года был субдиаконом и еще два — диаконом).
Обряд посвящения можно было бы назвать луковичным или капустным: много одежек и все без застежек. Посвященного облачили во все то, что ему доводилось носить прежде: подрясник послушника, накидку (скапулярий) монаха, одеяния субдиакона и, наконец, облачение священника. Затем выбрили тонзуру — круглую лысину на макушке — и вручили чашу с вином («кровью господней»). Обыкновенным католикам позволялось причащаться только «телом Христа» (хлебом, облаткой), зато священник получал право вкушать и «крови Христа».