Главный герой комедии Бирон вобрал в себя черты двух замечательных людей того времени — Бруно и Филиппа Сиднея. Бирон — блестящий придворный, мужественный, остроумный, благородный, правдивый, пылкий, мудрый… Его достоинства как вельможи воплощал в себе граф Сидней. А представления Бирона о мире и человеке, о познании природы повторяют мысли Бруно:
Главный принцип познания в этих стихах высказан в духе ноланской философии.
В Лондоне Бруно много работает. Именно здесь, на родине Шекспира, ему было суждено многое осмыслить и обобщить.
Джордано был необычайно начитанным и памятливым; в его сочинениях переплетены идеи многих авторов, немало цитат, постоянно присутствуют образы античных богов и героев, короче — книжная мудрость. Он никогда не отрешался от нее. Хотя всегда отдавал первенство изучению живой природы, сведениям о ней. Словно алхимик с магическим философским камнем, он производил сплав книжной премудрости и научного познания природы, добывая по крупицам чистое золото своей философии рассвета.
Итальянец на берегах Темзы
О Лондоне и лондонцах конца XVI века в сочинениях Бруно сказано немало хорошего и плохого в одинаково чрезмерной степени.
Высочайших похвал он удостаивает королеву Елизавету: называет ее земным божеством, единственной и редчайшей дамой, которая с этих северных широт проливает свет на весь земной шар; восхищается ее мудростью, ученостью. Он предвидит грядущее расширение Британской империи. Предполагает, что господство английской королевы могло бы распространиться на «…другие полушария мира, чтобы уравновесить весь земной шар, благодаря чему ее мощная длань полностью подлинно поддерживала бы на всей земле всеобщую и цельную монархию».
Подобное неумеренное восхваление отступницы, отлученной папой от церкви, зачтется Ноланцу судом инквизиции. Но это будет через десяток лет. А пока философу-скитальцу приходилось заботиться о том, чтобы приобрести в Англии влиятельных покровителей. Он расточает пышные комплименты секретарю Королевского Совета Френсису Уолсингему, сановитым вельможам Роберту Дедли и Филиппу Сиднею.
Пожалуй, Джордано не погрешил против истины, когда писал о Филиппе Сиднее: «Его изящный ум и, кроме того, достойные похвалы нравы так редки и исключительны, что подобного ему мы с трудом найдем среди самых редких и исключительных особ…»
Ноланец посвятил Сиднею два своих вдохновенных произведения: «Изгнание торжествующего зверя» и «Героический энтузиазм».
В ту пору сэр Филипп, безнадежно влюбленный, слагал сонеты о предмете своей пламенной страсти, что, впрочем, не мешало ему одновременно свататься к дочери знатного и богатого Уолсингема. Для Бруно любовные сонеты в стиле Петрарки всегда казались пустой забавой. В особенности, когда ей предается человек действительно талантливый, способный на подвиги, открытия, великие свершения. В посвящении сэру Филиппу он без обиняков заявил:
«Поистине только низкий, грубый и грязный ум может постоянно занимать себя и направлять свою любознательную мысль вокруг да около красоты женского тела. Боже милостивый! Могут ли глаза, наделенные чистым чувством, видеть что-либо более презренное и недостойное, чем погруженный в раздумья, угнетенный, мучимый, опечаленный, меланхоличный человек… который тратит лучшее время и самые изысканные плоды своей жизни, изводя эликсир мозга лишь на то, чтобы обдумывать, описывать и запечатлевать в публикуемых произведениях те беспрерывные мучения… которые отдаются в тиранию недостойному, глупому, безумному и гадкому свинству?»
Правда, тут же, будто спохватившись, Бруно оговорился, что вовсе не презирает любовь к женщине, страсть и тем более деторождение. Все это прекрасно и необходимо, но нельзя же при этом забывать о других, подчас более высоких предназначениях мужчины!
Трудно сказать, какое впечатление произвели на Филиппа Сиднея такие рассуждения и упреки. Его возлюбленная, вынужденная выйти замуж за нелюбимого человека (вдобавок гуляку), уверяла его в своем ответном чувстве, однако вскоре полюбила другого. Обманутый в своих возвышенных надеждах (и к тому времени женившийся по расчету), сэр Филипп намеревался даже отправиться с адмиралом (и пиратом) Дрейком в плавание. Однако вместо этого отбыл сражаться за освобождение Нидерландов от испанского владычества. Он был тяжело ранен в бою и, мучительно, медленно умирая от раны, сохранил присутствие духа и сочинял на смертном одре торжественную оду. Мучимый жаждой, он отказался от фляжки с водой в пользу раненого солдата, сказав, что тому вода нужнее.