В начале 1589 года Бруно переехал в герцогство Брауншвейг. Здесь, в городе Гельмштедте, тринадцать лет назад герцог Юлий основал университет (Юлианскую академию). Вряд ли где-либо еще было учреждение столь подходящее для Ноланца. Юлий отличался государственной мудростью, разумной твердостью убеждений, любовью к искусствам и наукам. Он перешел из католичества в лютеранство. В его владениях сохранялась религиозная свобода. Юлий недолюбливал твердолобых и злобных богословов, всегда готовых учинять религиозные распри. «Мы не хотим, — говорил он, — ложиться под пяты теологов, которые стараются одну ногу поставить на кафедру, а другую на княжеский совет». «Академия должна быть свободной от поповского засилия».
В Юлианской академии главное внимание уделялось естественным наукам. При ней находился ботанический сад. Были оборудованы — по указаниям знаменитого Везалия — помещения для анатомических занятий с хирургическими инструментами из Нюрнберга и скелетами из Парижа. Проводились занятия по химии, читались лекции по естествознанию, натурфилософии. Благодаря талантам и усилиям Юлия, маленькое герцогство имело великолепный университет.
У Ноланца были все основания рассчитывать на благосклонный прием в Гельмштедте. Он не ошибся. Его приняли в университет доброжелательно, без рекомендаций и даже без вступительного взноса. Молва о многознании Ноланца, подтверждаемая его сочинениями, оказалась надежнее рекомендации и денежных гарантий. Однако не менее убедительными были слухи о его богохульстве и вольнодумстве. Во всяком случае, так считал верховный надзиратель, глава церковного округа — Гильберт Боэций.
Словно неведомые силы противодействовали Джордано, мешая обрести благосклонный покой и общественное положение, подобающее признанному философу. Славный герцог Юлий скончался. Ноланцу довелось произнести надгробную речь, которая произвела большое впечатление на двадцатишестилетнего нового правителя Генриха Юлия. Бруно получил денежное вознаграждение. Однако теперь в Юлианской академии глухо, но неуклонно разгоралась религиозная нетерпимость.
Боэций не торопился выступать против Бруно. Выжидал. Избегал открытых диспутов. Скрытно подготавливал общественное мнение. Осмотрительно улавливал изменения, происходящие в герцогстве после смерти Юлия.
Осенью 1589 года Боэций приступил к решительным действиям: на богослужении торжественно отлучил Джордано Бруно от церкви. Университетский совет запретил Ноланцу читать студентам курс философии. Оставалось только проводить вольные семинары для желающих. Возмущенный Джордано написал послание ректору университета, но тот благоразумно отмолчался.
Друг
Невыносимо жить на свете без друзей.
Скитания Бруно вынуждали его постоянно прерывать — надолго, а то и навсегда — благословенное общение с друзьями. Одиночество преследовало его как собственная тень. Такова была плата за свободу.
Одиночество либо разрушает, либо укрепляет и возвеличивает человека. Многие скитальцы эпохи Возрождения, не имея постоянного круга друзей и родных, были прославлены при жизни и посмертно. Данте, Петрарка, Леонардо да Винчи, Микеланджело… Слишком длинным оказался бы перечень.
Конечно, все эти люди, и Бруно в их числе, имели не только искренних врагов, но и не менее откровенных друзей. Однако враги были рядом, постоянно стремящиеся сделать зло. А друзья по большей части были далеко и жили своими заботами, ценили в великом человеке мастера, творца и нередко забывали о его насущных нуждах и горестях.
Увы, слишком часто враги надежнее друзей.
Так было для Бруно. Но случались исключения. В Германии таким исключением стал для него Иероним Бесслер. Он приехал в Гельмштедт из Нюрнберга и поначалу ничем не выделялся из лихой студенческой братии. Разве только любовью к занятиям и книгам. Прочел он несколько трактатов Ноланца и был ошеломлен обилием и новизной высказанных там идей. Не менее поразила его смелость автора и его неистовый задор полемиста.
Бесслер стал одним из немногих постоянных слушателей семинаров Джордано Бруно. Ему хотелось уяснить не только суть его философии, но и понять, что же это за человек.
Нетрудно представить себе, какие вопросы мог задавать учителю любознательный ученик на философских семинарах и что отвечал ему Бруно.