Беллармино напрягал память, изощрял хитроумие, дабы доказать, что Бруно повторял в своих трудах еретические положения еще первых веков христианства, давным-давно опровергнутые и осужденные церковью. «Если отвергнет их как таковые, пожелает отречься и проявит готовность, то пусть будет допущен к покаянию с надлежащими наказаниями. Если же нет, пусть будет назначен сорокадневный срок для отречения, обычно предоставляемый нераскаянным и упорным еретикам».
Джордано продолжал доказывать, что ему вменяются в вину идеи, которые еще никогда не рассматривались и не осуждались церковью. Он написал письмо папе. Оно не пошло дальше Беллармино. Тот решил, что доводы Бруно не убедительны, о чем и сообщил суду инквизиции. Затем вновь последовал длительный перерыв. Лишь через полгода, в августе 1599 года, Джордано вновь выдали письменные принадлежности. Он получил возможность сочинить покаянное письмо. Что написал он — неизвестно, записка его не сохранилась. Очевидно, инквизиторов не удовлетворил этот, как они выразились, «мемориал, представленный его святейшеству — владыке нашему». После допроса в сентябре Бруно вторично предоставили сорокадневный срок для отречения.
Ответ его получили раньше положенного срока. На этот раз Ноланец был краток. Ответ его не допускал никаких двусмысленностей. Это была не защита — удар!
«Брат Джордано Бруно, сын покойного Джованни, Ноланец, священник ордена братьев-проповедников, рукоположенный из монахов, магистр святого богословия, заявил, что не должен и не желает отрекаться, не имеет, от чего отрекаться, не видит основания для отречения и не знает, от чего отрекаться».
Ответ Бруно привел в — замешательство инквизиторов. Было решено продолжать увещевания, разъясняя еретику «слепоту и ложность его учения». Эти попытки ни к чему не привели. Оставалось последнее средство: очная встреча обвиняемого с Великим Инквизитором, с кардиналами и самим папой. Несчастный должен осознать, кому он пытается противостоять, как жалок он со своими личными убеждениями перед высокопоставленными владыками католического мира, одним росчерком пера решающими судьбы сотен, тысяч людей.
21 декабря 1599 года собралась конгрегация в полном составе.
Джордано вывели из подземелья два тюремщика с бичами в руках. Вновь этого худого, слабого телом человека представляли в образе дикого неукротимого зверя. На его шее висела веревка.
Он оказался в большом зале. На престоле восседал наместник бога на земле — папа Климент VIII — в окружении кардиналов. Поодаль толпились крупные католические чиновники, римская знать, почетные гости, рослые наемники-гвардейцы. В центр зала, перед этим великолепным сборищем, был вытолкнут обросший тщедушный человек в грязных лохмотьях. Ему задавали вопросы. Он отвечал. Вопросы были каверзные, уличающие в многочисленных ересях. Он в ответ доказывал философское учение, которое якобы не противоречит основам веры, запечатленных в священном писании. Ему напомнили: еретики прикрывают свои заблуждения и ереси свидетельствами божественного закона, и это лишь усугубляет их вину. Ибо они прекрасно знают, что в своем истинном виде не могут предстать пред верующими, дабы не быть отвергнутыми. А потому как бы опрыскивают себя ароматами, прибегая к обману.
Обвиняемый упорствует. Снова настаивает на том, что лишь в немногих пунктах его учение может вызвать сомнения в правоверности. Ему указывают: верует тот, кто в целом верует в то, во что верует церковь. А потому он не только пребывает в грехе, но и продолжает упорствовать в своих ересях.
А во всех вопросах слышится одно:
— На кого посмел восстать, против кого пытаешься идти ты, жалкий раб, ничтожный червь, полураздавленный десницей великой церкви?! Взгляни вокруг, осмотрись, осознай, явившийся из темницы и стоящий перед сильными мира сего, безумие своего упорства. Могущественные короли падали ниц пред святым престолом и целовали туфлю папы. Мудрейшие философы и богословы трудятся, подтверждая и разъясняя положения католического учения. Опомнись, закоренелый в своей гордыне, смирись!
И во всех ответах слышится:
— Я — человек, такой же, как любой другой. Я не делал зла никому. И отстаиваю свои убеждения, свою веру в мироздание и высший разум, свободу и любовь. Я не откажусь от своих убеждений, как не откажусь от своей души, своего рассудка. Все вы, облеченные властью, смертны, как любой бедняк, любой приговоренный к казни. А жизнь во вселенной и разум — вечны. Вы правы перед смертью, я — перед вечностью, бессмертием.