Внезапно существо подняло взгляд, и Анара потрясенно отшатнулась, поняв, что оно увидело ее. Глаза чудовища блеснули синим колдовским огнем, и оно потянулось к ней своей волей — извивающейся массой черных щупальцев, видимых лишь тем, кто смотрел глазами духа.
Одно из черных маслянистых щупальцев коснулось ее призрачной руки, и эфирная конечность онемела. Чудовище схватило ее с невероятной силой, и Анара, охваченная внезапным ужасом, закричала. Масса черных щупальцев метнулась к ней.
В отчаянии Анара нанесла удар вслепую, сверкнула вспышка белого света. Щупальце отпустило ее руку, и Анара бросилась прочь, пролетев над полем боя обратно к своему физическому телу, чувствуя, как черная воля ужасного существа преследует ее.
Когда ее душа вернулась в тело, Анара вдохнула полную грудь воздуха, едва не упав со своей величественной белой лошади.
— Госпожа Анара, вы в порядке? — обеспокоенно спросил барон Монкадас.
Она не ответила и подняла рукав своего платья. На ее безупречной белоснежной коже распухал страшный красный рубец. Анара зашипела от боли. Казалось, будто кожу обожгли раскаленным железом.
Словно во сне она слышала, как барон приказывает слугам принести воды и позвать лекаря.
Она знала, что чудовище не успокоится, пока не свершит свою месть, и настолько могущественна была воля этого существа, что оно было способно подчинять себе иных, более слабых лесных тварей, и повелевать ими. Пока оно живет, зверолюды не перестанут терзать Бретонию своими нападениями.
Чудовище могло даже повелевать самим лесом, подчиняя его своей злой воле. Но оно повелевало лесом совсем не так, как феи, обитавшие в священном лесу Лорена. Их магия была чистой и существовала в гармонии с природой. Колдовская сила же этого существа была страшной и жестокой, наполненной яростью и злобой.
Видение пришло к ней внезапно. Она вдруг увидела земли, захваченные оскверненным колдовским лесом. Они были преисполнены скверны, словно пузыри, наполненные гноем, гниющие мертвецы, распростертые на земле, служили пищей корчившимся в мучениях корням. Она увидела замки и огромные города, разрушенные и дымящиеся, заросшие терниями, и черепа в шлемах ухмылялись ей. Страна была мертва, и Владычица исчезла в небытие…
Наконец видение начало меркнуть, и Анара открыла глаза. Все, что она увидела, станет реальностью, если Зверь не свершит свою месть.
Или…
— Зверь должен умереть, — прошептала она.
Донегар облизал губы, заметив тот самый красно-синий табард и щит с драконом, означавший его цель.
— Случайная стрела, попавшая не туда в пылу боя, — говорил рыцарь, вручив Донегару монету. — Трагическая случайность, но такое бывает.
Никто не будет обвинять тебя, даю слово. Никто даже не узнает, из чьего лука выпущена эта стрела.
Лица рыцаря не было видно под шлемом, а табард на нем был из простой некрашеной ткани. Ничто в этом рыцаре не могло указать на то, откуда он и кому служит — кроме голоса, который, хоть и был приглушен, но имел заметный бастонский акцент.
— Красный и синий с белым драконом, — повторил рыцарь, указав на Донегара пальцем в латной перчатке. — Когда дело будет сделано, получишь еще монету. Какая трагедия, — насмешливо добавил он, — молодой рыцарь убит случайной стрелой.
Рыцарь ушел, а Донегар в молчании уставился на монету. На такие деньги он мог кормить своих голодающих детей целый год.
Он все-таки надеялся, что тот рыцарь в красно-синем табарде погибнет в бою. Конечно, тогда Донегар не получит вторую обещанную монету, но тогда ему и не придется становиться убийцей.
Однако молодой рыцарь до сих пор не погиб. Может быть, его защищает сама Владычица? Лучника охватили сомнения. Он не хотел, чтобы богиня бретонской знати прокляла его.
Но мысль о второй монете не уходила из головы. С ней он сможет заплатить знахарке, чтобы вылечить его жену, умирающую от чахотки.
Виллан, командовавший лучниками, прокричал приказ, и отряд снова поднял луки, полсотни стрел было наложено на тетивы. Последние стрелы подходили к концу. Еще пара залпов, и стрелять будет нечем.
Донегар натянул тетиву к щеке, готовясь выстрелить.
Он прицелился ниже, наводя в группу рыцарей, вырвавшихся из боя и скакавших обратно к холму. Он снова облизал губы, чувствуя тошноту, но думая только о своей семье.
Тяжело дыша, Калар прорвался сквозь массу врагов и выехал на открытое пространство. Его доспехи были помяты и пробиты в десятке мест, а после удара по голове, деформировавшего шлем так, что сквозь прорези почти невозможно стало видеть и шлем пришлось сбросить.
Кольчуга свисала рваными лохмотьями, звенья были расколоты ударами клинков и топоров, а красно-синий щит с его личным гербом весь избит и изрублен. Гренголэ получил десятки ран, но ни одна не была глубокой, пластинчатая и кольчужная броня скакуна приняла большую часть повреждений, хотя богатый красно-синий чепрак был весь изорван.
Бертелису досталось не меньше, кровь текла из раны в предплечье — удар пробил пластинчатую броню. Сражение бушевало уже несколько часов, и Калар видел, как десятки молодых дворян погибли, так и не успев стать полноправными рыцарями.
В их отряде из рыцарей, вместе с которыми Калар начинал бой, сейчас оставалось не более полудюжины. К ним присоединились уцелевшие из других таких же обескровленных отрядов. Многих этих рыцарей Калар не знал, и у одного из них — странно — даже не было герба. Его щит был окрашен в простой белый цвет, и он не снимал с головы закрытый шлем, даже в короткие мгновения отдыха. Другого рыцаря Калар, однако, узнал, со злостью посмотрев на Малорика из Сангасса, присоединившегося к их отряду.
Стройный молодой рыцарь явно тоже был недоволен, но никто из них не хотел спорить с начальниками. К еще большему раздражению Калара, Малорик хорошо держался в бою, убивая врагов с хладнокровной быстрой эффективностью. Присутствие наследника Сангасса заставило Калара сражаться с новым рвением, чтобы не позволить сопернику затмить его.
— Как я рад, что ты еще жив, Гарамон, — сказал Малорик, откинув забрало, когда они вырвались из боя. Его голос сочился сарказмом.
— Слава Владычице, тебя все-таки не выбили из седла, дорогой Сангасс, — в том же тоне ответил Калар. Натянув поводья Гренголэ, он направил коня в арьергард отряда. Его мысли были мрачны.
Бертелис, ехавший рядом, хотел повернуть за ним, но Калар остановил его.
Ему ужасно хотелось зарубить сангассовского ублюдка, и Калар сомневался, что сможет удержаться, если будет ехать поблизости от него. Барон Монкадас отдал строгий приказ, и молодой рыцарь не хотел, чтобы его горячность заставила его нарушить слово и навлечь бесчестье на свой род.
Он не заметил стрелу, просвистевшую в воздухе. Стрела попала ему в плечо, как раз над щитом, и выбила Калара из седла.
Он ударился о землю с такой силой, что воздух вышибло из легких.
Древко стрелы, пробившей латы, торчало из плеча, и Калар застонал от боли.
Рыцари впереди ехали дальше, не заметив его падения.
Рыцарь без герба повернулся в седле и увидел Калара, неподвижно лежавшего на земле. Серый конь тыкался мордой в его тело. Рыцарь усмехнулся.
Она будет довольна. Он почувствовал воодушевление от этой мысли.
Как давно он желал ее, а она лишь дразнила его, держа на расстоянии. Теперь он выполнил ее желание, и она будет принадлежать ему. Таково было обещание.
Его улыбка померкла, когда он увидел, как Калар сумел подняться на колени, обхватив одной рукой древко стрелы, торчавшей из плеча.
Рыцарь выругался. Выстрел не был смертельным.
Дернув поводья, он отделился от отряда и поскакал к упавшему.
Подумав, что рыцарь едет ему на помощь, Калар махнул рукой и попытался подняться на ноги.
Рыцарь зарычал и, пришпорив коня, перевел его в галоп, крепко сжав рукоять меча.
Калар увидел, что рыцарь скачет к нему, и поднялся на ноги.