Князь оделся. Услышав, как его уорк, вкусно урча, плюхнулся в теплую реч-
ку, подошел и сел на тот же камень, на котором сидел Зариф.
— Успеть бы сегодня перевалить в Баксанское ущелье, — сказал Алигоко. —
Тогда завтра мы сможем обогнуть гору Чегет и подняться на перевал Донгуз-Орун.
— Моя лошадь повредила копыто. Медленно ехать придется, — отозвался
уорк.
— Я должен ехать быстро! — капризно заявил князь. — Что, если за нами
гонятся?
— А как же я? Ведь я — рукоять твоей сабли и дуга твоего лука!
Князь насмешливо сощурился:
— Что толку от твоих красивых слов, если нету на тебе штанов?
— Уо, князь! Я вижу, целое и половина друг друга уже не узнают? Кстати,
только что и на тебе штанов не было.
— Ты, я вижу, слишком поумнел с тех пор, как получил по темени от ма-
ленького князя Хатажукова. — Алигоко не мог удержаться от того, чтобы не драз-
нить приспешника, хотя и помнил поговорку: «Наступишь собаке на хвост — уку-
сит».
Ответ Зарифа был убийственно неожиданным. Хлопнув широкой ладонью
по воде, уорк рявкнул со злобой:
— А он и не князь вовсе! Алигоко опешил:
— Как... что ты ска... п-повтори!
— И повторю. Этот твой Кубати — не сын Хатажукова. Вот!
— А чей же сын?
— Рабыни — унаутки. И отец его был унаут.
— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?! — визгливо заорал князь.
Зариф пополоскал горло и выплюнул воду изо рта.
— Мне никто не говорил, я сам услышал. Когда твои наемники шарили у
Кургоко в доме — панцирь воровали, я лежал в дальнем углу сада и ждал их. Вот!
— Что «вот»? Говори дальше!
— В сад пришла старуха, странная такая. Орехи подбирала и сама с собой
разговаривала. — Зариф сморщил свою образину и запищал, подделываясь под
старушечий голос:
— Хадыжа все знает, все-е-е знает. Никто не знает того, что Хадыжа знает.
Правильно я говорила, что мальчик лучше всех. Ни один княжеский сын и седь-
мой его доли не стоит! Славненький Кубати! Все думают, что ты сын Кургоко, а
ведь тебя последняя унаутка родила! Жена Кургоко от родов скончалась, но ведь и
ребеночек ее тоже помер! А кто, как не хитрая Хадыжа да еще одна женщина,
принесли и подложили другого ребеночка, в самой бедной хижине рожденного?
Отец его, тоже унаут, еще раньше...
— Что еще раньше?
— Не знаю. Ушла старуха. И орехи унесла.
— Подавиться бы тебе этими орехами! Больше ничего не слышал?
— Нет. Отвернись, я вылезать буду.
— Подожди! Почему раньше ничего не рассказывал?
— А зачем?
— Дурак!
— Клянусь этим железом, князь, я всегда служил тебе, как верный пес, а
вместо щедрого вознаграждения...
— Дважды дурак! Теперь не жди никакого вознаграждения. Коровью ле-
пешку на твою дурацкую голову!
— Отвернись! Дай мне одеться! — заревел уорк.
В глазах Зарифа Алигоко прочел нешуточную угрозу благополучию своего
дальнейшего путешествия и похолодел от страха. Этот буйвол может покалечить
или убить совсем, а то, что ограбит, бросит в горах без коня и вернется в Кабарду,
— это уж точно. Однако князь быстро сумел взять себя в руки и выхватил писто-
лет. Зариф охнул и погрузился с головой в воду. Нет, убивать Зарифа князь не со-
бирался (он еще ни одного человека в жизни не убил); прогремел выстрел — и
между камней забилась в предсмертных судорогах лошадь Зарифа. Когда уорк
вынырнул, он увидел, как Шогенуков, подхватив его, Зарифа, одежду, бежит к
своему, коню. Зариф еще не успел отдышаться, а князь был уже в седле.
— Говоришь, одеться, скотская морда?! Нет, не скоро ты теперь оденешься!
Уорк, преданный столь бессовестным образом, горестно завопил, словно
медведь, попавший в капкан. Алигоко издевательски помахал ему рукой и не-
спешной рысцой отправился в путь. Вслед князю неслись проклятья. Зариф даже
выскочил из теплой купели, пробежал несколько шагов, но вдруг непонятный
ужас охватил его душу, и он вернулся и снова сел в воду. Тут он сразу успокоился и
даже заулыбался. Потом плюнул в ту сторону, куда ускакал князь, и прошептал:
— Все равно он меня не увидел. — Бедняга решил, что теперь самое для него
главное — это чтоб ни одна живая душа его не видела.
Он важно покивал толовой и, еле шевеля губами, спел песенку, слышанную
от бабушки еще в детстве:
Кошке мясо не досталось,
Но у кошки гордый вид:
Я б его и есть не стала —
Очень уж оно смердит.
После этого в голове у Зарифа что-то тихонько скрипнуло, и он начисто за-
был человеческую речь.
* * *
Сведения Нартшу оказались верными. «Шакальи следы» стали попадаться
в тот же день.
Еще до первого привала они встретили пастуха, гнавшего небольшое стадо
коров с высокогорных пастбищ в одно из нижних поселений. Вчера перед захо-
дом, солнца он видел издали двух всадников, направлявшихся в верховья. -
— Думаю, один из них был Алигоко Цащха, — уверенно заявил пастух.
— Почему так думаешь? — спросил Канболет..
— Так ведь я из тех, у кого утроба всегда пуста, зато уши полны слухов, а рот
— новостей, — усмехнулся пастух. — А слухи — это такие птички, которые летают
быстрее ласточек. Татар побили — мы обратно со скотом возвращаемся. Изменник
Алигоко с татарами не сбежал и в плен не попал — куда ему еще деваться? Он это
был. Больше некому. Перевал в Сонэ (каб. — Сванетия) отсюда недалек — всего
три дневных перехода.
— Для кого три, а для кого два, — недовольно проворчал абрек.
— Ты прав! — согласился Тузаров. — Надо поторапливаться.
Дорога проходила по сказочно красивым местам. Извивалась причудливо
по боковым склонам, ныряла в лесистые урочища, вырывалась на сенокосные по-
логие холмы, где летом вставали травы по грудь человеку; пересекала мелкие ру-
чьи, поросшие по берегам непролазными зарослями облепихи, шиповника и бар-
бариса; карабкалась по каменистым уступам, под которыми утробно ворчала
Малка. Дорога вела туда, где бирюзовый свод небес опирался на бесконечную зуб-
чатую стену Главного Кавказского хребта, а перед стеной могуче Возвышался
двухкупольной сторожевой башней неприступный Ошхамахо, или, на языке Ку-
анча, Мингитау.
Предзакатное солнце уже тронуло снега Эльбруса червонной позолотой, ко-
гда всадники приближались к теплым источникам нартсано.
— Скажи, Нартшу, — нарушил долгое путевое молчание Кубати, — а как там
этот старый шоген?
Они спускались по крутой тропе к речке и ехали медленно.
— А-а... Похоронили мы его, бедного.
— Жаль. Хороший был старик. Интересный очень.
— Последний шоген, — вздохнул Нартшу. — Жарыча над ним какую-то рус-
скую молитву проговорил. Так что, думаю, на том свете наш Иуан не пропадет.
— Болтаешь тоже! — притворно рассердился Жарыча, хотя было видно, что
он прячет в кудлатой бороде довольную ухмылку.
— Стойте! — крикнул Канболет. — Что это такое? Смотрите же!
— Лошадь валяется... — удивленно протянул Куанч и сразу же заорал, об-
рывая самого себя:
— Аланлы! Вон бежит, бежит!!
Да, Тузаров имел в виду не лошадь, а голое волосатое существо, которое,
прыгая по камням и прячась за огромными валунами, улепетывало подальше от
источника.
Существо добралось до противоположного берегового склона и скрылось в
густом кустарнике, издав на прощанье жуткий тоскливый вой.
Ошарашенные всадники остановились возле убитой лошади.
— Это конь Зарифа, — определил Кубати. Жарыча спешился и стал снимать