Выбрать главу

Солидно ехал, внушительно. А перед его поездкой «Татархану князю, и

братьям ево, и прочим владельцам, и всему народу тому» (кабардинскому) Петр

послал свое «милостивое слово»:

«Доносил нам, великому государю, брат ваш князь Александр, который в

службе нашей обретается, что вы имеете желание под нашу, царского величества,

высокодержавную руку поддатись и тем себя и подданных ваших из-под ига ту-

рецкого и хана крымского освободити, яко же и ныне писала к нему мать его, что

крымцы вам неприятели, и частые брани между вами случаются, и что конечно

желаете быти у нас, в. г. в подданстве.

Также из ваших стран писали к подданному нашему царю Арчилу Вахтан-

геевичу Меретинскому, что они постановили служить нам, в. г., а с крымцами та-

кож де завоевались и дабы вам ведомость о том дать; и мы, в. г. наше ц. в., то ваше

желание приемлем милостиво и изволяем вас к себе в подданство и оборону при-

нята. Только желаем дабы вы показали к нам ныне свою службу и верность про-

тив салтана турского и хана крымского, которые против нас войну всчали, наруша

мир неправедно против данных многих обещаний. И ежели будете у нас в поддан-

стве, то не токмо с вас никаких податей требовать не будем, но и погодное вам жа-

лование давать определим, как то получает от нас подданной наш Аюка-хан и как

вы прежде сего бывали у предков наших в подданстве и получали у них жалова-

нье; и укажем вам вспомогать ему, Аюке-хану, с калмыки и донским и яицким и

гребенским казаком, о чем о всем ссылаемся на словесный приказ, от нас данной

брату вашему, которому в том верьте.

Дан в Москве лета 1711 марта в 4 день, государствования нашего 29 году».

* * *

В честь важного гостя кабардинские «владельцы» устроили большое празд-

нество со скачками, джигитовкой, стрельбой и обильными возлияниями (не без

некоторых отступлений от религиозных запретов).

Были и ссоры, были и взаимные упреки между «владельцами»: каждый

стремился оказаться на видном месте и требовал пристального внимания к любо-

му своему высказыванию.

Проявляя завидную выносливость и мужественную стойкость, Александр

(или Девлет-Гирей, в бытность свою младенческую, дохристианскую) старался не

оставлять без ответа ни один из сотен вопросов. Вопросы умные, вопросы труд-

ные, каверзные, вопросы неприятные, глупые и совсем дурацкие...

— Почему белый царь не дает нам ружей и пушек?

(У него их для своего войска пока не хватает).

— Будут ли русские насильно обращать нас в свою веру?

(Не будут).

А если в войне с турками у царя начнутся неудачи, не откажется ли он

снова от нас? Не бросит ли в беде?

(Он никогда и не отказывался, а тем паче теперь и в будущем особливо).

— Будут ли русские выдавать нам наших беглых унаутов и пшитлей?

(Договоримся).

— Сколько ясырей потребует от нас русский царь?

(Нисколько не потребует).

— Почему ты не женился на дочери русского царя?

— Сколько лошадей в царских табунах?

(Ровно столько, сколько необходимо для войсковой конницы, но не для тор-

говли).

— Правда ли, что Петр съедает цельного быка за одни присест?

(Он воздержан в еде, как наши кабардинские джигиты).

...Так, или примерно так происходил обмен вопросами и ответами между

представителями кабардинской знати и представителем русского самодержца.

Миссия Черкасского была утомительной, но не очень трудной в смысле дос-

тижения главной цели. Партия сторонников Ислам-бека Мисостова оказалась ма-

лочисленной и остерегалась выступать во весь голос. Преимуществом Александра

было еще и то обстоятельство, что он, встретившись со своей матерью, узнал име-

на, привычки и притязания всех князей, настроенных в пользу союза с Турцией и

Крымом. Ему легко удалось расколоть и эту, уже и без того слабую, группировку,

перетянуть ее большую часть на свой берег. Тут не обошлось, конечно, без щедрых

подарков и еще более щедрых посулов.

Чтобы никто из соплеменников не забывал о том, откуда он, царский по-

сланник, прибыл, но и помнил также, что он человек для Кабарды свой, Алек-

сандр появлялся на людях то в мундире Преображенского полка и уставном пари-

ке, то в черкеске и кабардинской шапке, и тогда выделялся из окружающих лишь

чисто выбритым лицом. Во время застолий он произносил красивые хохи, тонко

льстил и грубовато острил. Если Черкасский и не слишком искусно играл в ту иг-

ру, которая называется дипломатией, то, но крайней мере, умел произвести впе-

чатление как человек искренний, честный и убежденный в правоте своего дела.

По-настоящему ожесточенный спор разгорелся лишь однажды — во время

пиршества в доме князя Татархана Мурзаева.

Летняя ночь дышала сквозь раскрытые двери кунацкой ароматами влаж-

ных от росы трав и созревающих, яблонь. Сюда же заносило ветерком запахи ды-

ма и конского навоза.

В просторной кунацкой тесно и шумно; колеблются огоньки высоких све-

чей, подаренных гостем, пышут жаром догорающие в очаге поленья; лица людей

блестят от пота и хмельных напитков.

— Воллаги, биллаги, я не понимаю, как можно идти: с гяурами против еди-

новерцев? — кричал упрямый князь Мухамет Кургокин. — Пусть мне это объяс-

нят!

Татархан, к которому сам Петр Первый обращался лично в своем послании,

укоризненно покачал головой и заговорил спокойно, рассудительно:

— Вместо того, Мухамет, чтобы сопровождать божбой каждое слово, ты бы

вспомнил поговорку: «У клыча один закон: раз наточен — рубит он!» И еще:

«Волк жеребенка режет — на тавро не смотрит». Наши единоверцы! Сколько раз

опустошали они землю нашу, сколько людей угнали и чужеземную неволю! И

сейчас они готовятся к новому разорительному набегу. А новый хан требует от нас

уже не три, а четыре тысячи молодых парней и девушек. Бахчисарайские владыки

с их калгами и нурадинами и последние годы стали сменяться быстрее, чем листва

на деревьях, и каждый спешит урвать от Кабарды кусок пожирнее!

— Твое слово мне но душе, князь Татархан, — сказал Касай-бек Атажукин. —

Что значит вера? Это — одежда! А безносому хоть золотую черкеску сшей, красав-

чиком его не сделаешь!

Отверз уста и высокомерный князь Ахлов, поправив на голове высокую

свою шапку:

— Относительно жеребенка и тавра... Как тебе, дорогой Кургокин, можно

объяснить еще понятнее? У меня есть кони всякой породы, а тавро на них одно и

то же. Мое тавро, ахловское. А у моих родичей тоже есть кони таких же пород, как

у меня, но они отмечены другим тавром.

Одобрительные возгласы и вежливый смех оглашали кунацкую после вы-

сказываний Атажукина и Ахлова.

— Клянусь, правда! Мы с урусами по породе близкие, хотя дамыги на нас

разные?

— А с татарами и турками — мы кони разных пород!

— Точно, разных, хотя пророк одним тавром нас прижигал!

— А когда-то ведь у нас с русскими и вера была общая!

— Греческая религия у кабардинцев даже намного раньше была, чем у рус-

ских.

Только Ислам-бек Мисостов недовольно кривил тонкие капризные губы, а

Кургокин мрачно вперил свой взор в стоявший перед ним серебряный потир.

Черкасский улыбнулся, казалось, улыбкой добродушной, примиряющей и

даже немного застенчивой, сам же с волнением ждал, что скажет Джабаги Каза-

ноков.

Джабаги заметно изменился за последние четыре года. Черты лица стали

резче, глаза смотрели строже, не так весело, как раньше. В черной бородке уже

появились белые нити.

Все голоса, будто по взаимному соглашению, вдруг умолкли, а все взгляды