В шатре не оказалось почти ничего, кроме дорожного хурджина с какими-
то съестными припасами и бурдюка с верблюжьим молоком. Тут валялась еще ту-
заровская шапка со стальным верхом и кольчужной сеткой, закрывавшей с трех
сторон шею. Тузар, очень обрадованный, сразу же водрузил на темя свой люби-
мый головной убор, а потом вооружился ятаганом убитого стражника.
Нам удалось незамеченными пробраться до края лагеря, где отдыхали ло-
шади. Некоторые из них оказались под седлом, только с ослабленными подпруга-
ми. Мы уже собрались вскочить на коней, однако аллаху было угодно послать нам
еще один подарок. Послышались чьи-то шаги, и из темноты вышел, подтягивая
шаровары, богато разряженный турок — один из приближенных паши. Почти
столкнувшись с нами, он вытаращил глаза и открыл было рот, но железные паль-
цы Тузара уже сдавили его горло. Несколько мгновений турок трепыхался, как
фазан в когтях у сокола, а затем плюхнулся на землю. Я чуть не закричал от радо-
сти, когда при этом турке обнаружилась моя любимая сабля, а на голове — мой
шлем. Видно, оружие Мысроко ему настолько понравилось, что, даже выходя по
нужде, он не захотел оставлять его на месте ночлега, как не оставил и кошелек, ту-
го набитый золотом.
Больше всего на свете нам сейчас хотелось снова напасть на лагерь. Однако
мы понимали: нельзя испытывать судьбу дважды в одном и том же деле и на од-
ном и том же месте. Получив от аллаха все, что он хотел тебе дать, нельзя протя-
гивать алчную руку еще за одним куском.
На рассвете, уже далеко от родника Девяти пальм, мы воздали хвалу аллаху
за мой чудодейственный панцирь, благодаря которому удалось нам совершить
подвиги и уцелеть, а также за то, что наши товарищи погибли Со столь громкой
славой, о какой трудно было и мечтать.
Мы жалели лишь об одном: не довелось усладить свой слух отчаянными во-
плями испаев, которыми они, наверное, разразились, обнаружив наше исчезнове-
ние, и не довелось усладить свой взор видом беснующего паши и ликующего Ту-
манбея.
Уо-о-й, Туманбей, Туманбей...
И снова мы скакали впереди турецкого отряда, опережая его не более чем
на промежуток времени между первым и третьим намазом. Через несколько дней
у развилки дорог — одна из них вела в уже близкий Каир, а другая — к переправе
через Нил и дальше — в еще не близкую Александрию у Тузара пала лошадь. До-
роги в Каир, где мы могли на какое-то время затеряться, как пара кофейных зерен
и мешке с фасолью, для нас уже не могло быть: Джевдет-паша сидел на хвосте
нашего единственного коня. А великая река, плавно несущая в море желтые свои
воды, текла совсем рядом. Мы смогли переправиться на другой берег, лишь когда
увидели пыль, поднятую поредевшими сотнями Джевдета.
Не буду рассказывать о том, как мы добрались до большого портового горо-
да Александрии. Перед въездом в город, когда я еще раздумывал, как избежать
ненужных подозрений турецкой стражи, нам встретился один из старых воена-
чальников мелика Хазиз аль-Гури. Узнав меня, он раскрыл рот от неожиданности.
Но еще больше удивился я, узнав, что Хазиз командует большим отрядом турец-
ких всадников. Гневные слова о предательстве уже готовы были сорваться с моего
языка и ужалить Хазиза в самое сердце, но он меня опередил: Не смотри на меня
так, Мысроко! Ведь мы честно служили Туманбею, пока он был жив. Теперь над
нами другой султан, потомок тех, у кого наши деды служили чуть более ста лет на-
зад...
— Постой! Ты говоришь: «пока был...»
— Да. Теперь он мертв. Я только что из Каира. Позавчера мелик Туманбей
был прибит гвоздями к воротам города, обращенным к северу, в сторону Высокой
Порты.
Я крепко стиснул зубы и, кажется, впервые в жизни застонал. Да, ни дня
лишнего не промедлил Селим-Пьяница. Поторопился покончить с соперником
как можно скорее.
— А что бы ты сделал, Мысроко, с султаном, если бы исход битвы решился
не в его пользу?
— Бросил бы на растерзание голодным собакам!
— Ну вот видишь! — усмехнулся Хазиз. — Поедем со мной. Жар полуденно-
го солнца плохо располагает к беседе. Отдохнешь у меня дома, и там подумаем,
что тебе делать дальше.
Ночь мы все-таки провели в богатом доме Хазиза аль-Гури, в доме, который
турки не успели разграбить раньше, чем его хозяин дал согласие служить султану.
Узнал я, что и многие другие наши знатные мамлюки договорились с турками. В
тюрьму и на казнь тоже пошли многие. Ни тот, ни другой путь меня не привлекал.
Несмотря на увещевания Хазиза, который советовал последовать его примеру и
долго толковал о призвании черкеса к ратному делу и неприспособленности ни к
торговле, ни к государственным делам, я твердо решил покинуть Египет. Поки-
нуть навсегда и как можно скорее.
Хазизу было неловко передо мной, родичем Туманбея, и он снова и снова
принимался оправдывать и объяснять свой поступок:
— Ты пойми, дорогой Мысроко, вот такую простую вещь: не гяуры завоева-
ли наши города — этого не допустил бы аллах, а такие же правоверные мусульма-
не, как и мы с тобой. Значит, аллаху это было угодно. Мы не можем пойти против
Его воли. И какая для нас разница, кто из мусульманских владык будет сидеть на
троне и владеть этой желтой рекой и грудами раскаленного желтого песка? В лю-
бом случае черкесское «башенное» воинство будет заниматься своим обычным
делом и жить своей обычной жизнью...
Я упорно стоял на своем, хотя и не мог вести спор с таким же умением, с ка-
ким вел его хитроумный Хазиз. Язык мой не отличался ни проворством моих рук,
ни остротой моих глаз.
— В таком случае, Мысроко, — сказал Хазиз, — я тебе помогу оседлать доро-
гу в Сирию. И уедешь ты от меня не с пустыми руками. Только не отказывайся от
помощи и подарков. Послушайся меня хотя бы в этом. Послушайся хотя бы как
старшего. Скажу тебе откровенно: после нашего расставания я хочу спать спокой-
но. Пожалей старика, не ссорь меня окончательно с моей совестью, которую ты,
наверное, считаешь такой же гибкой, как эта бора маиса (великолепная сталь) —
прекрасное творение дамасских кузнецов.
Хазиз снял с ковра тонкую прямую саблю без ножен, уверенно согнул лез-
вие в кольцо и вставил конец клинка в тыльную часть полой рукоятки, сделанной
из массивного серебра. Получился пояс, в котором пряжкой служила рукоять саб-
ли. Чудесная сталь тепло и мягко светилась искусно отшлифованной поверхно-
стью. На ее голубоватой глади можно было легко различить крутые завитки бла-
городного металла, скрученного и переплетенною с таким непринужденным изя-
ществом, словно сделать это было не труднее, чем заплести женские косы.
При виде такого редкостного оружия настоящий воин забывает о своих го-
рестях и печалях, о голоде или жажде, забывает о женщине и о том, что после
солнечною дня неизбежно наступает лунная ночь....
— Как раз по твоему тонкому стану, — будто откуда-то издалека донесся до
меня голос Хазиза.
Затем старый хитрец разомкнул кольцо сабли и ловко опоясал меня этим
изумительным клинком, который послушно принял овальную форму, повторяя
изгибы моего стана, Сабля и вправду оказалась точнехонько но мне — ив этом я
увидел доброе предзнаменование. Сам аллах подсказывал незадачливому Мысро-
ко единственно верное решение.
— Хорошо, Хазиз, — сказал я. — Придется принять твою помощь. Ты мне
кажешься искренним. Я мог бы, как ты говоришь, оседлать дорогу и без твоего со-
действии Просто было бы немного труднее, вот и все. Только почему ты думаешь,