зачем, скажем, современному деловому человеку знать, что щипцы для
извлечения наконечников стрел из тела назывались у кабардинцев
«штапха», а на полях у них с древних времен возделывалась полба, или
о том, что охотник, случайно встретивший женщину, даже совсем не
знакомую, отделял ей лучшую половину своей добычи, а заподозрен-
ного в колдовстве заставляли съедать жареную собачью печенку? В са-
мом деле, зачем? Недаром ведь говорится: слепому луна не светит, у
бездетной ребенок не плачет...
Хорошо, когда светит — пусть и не очень ярко — луч надежды. И
хорошо даже, когда беспокоит судьба увидевшего свет детища. Вот ес-
ли бы оно было принято всеми так... Ого! Тут явно послышался чей-то
ехидный смешок и прозвучали полные неприкрытой иронии слова:
«Ишь какой хитрый! Доброжелательного и всепонимающего отноше-
ния ему захотелось! А какому рассказчику не хочется иметь дело с ум-
ными и добрыми собеседниками?» Что ж, замечание правильное. И
спорить тут нечего. Но разве не кажется любому рассказчику, что вот
его-то случай совсем особенный, ни на какой другой не похожий?
Те наши предки, которые жили несколько веков назад, не вели
летописей, не составляли исторических хроник, книг не писали. Они
вообще не очень-то сильны были в грамоте, больше того — не имели
письменности. Да, впрочем, и некогда и не у кого было им учиться: все
время приходилось воевать, отбиваться от нападений с двух, а то и с
трех сторон. Если же выдавалась свободная минутка, то адыгские кня-
зья хватались опять-таки не за книги, а за оружие и усердно колотили и
по-соседски грабили один другого, другой — третьего. И каким только
непостижимым образом в этом «рассеянном воинском стане» успевали
рождаться и вырастать дети?!
Всякие картины открывались жадно ищущему взору соглядатая,
странствующего по гулким столетиям. И там, где узоры были неясны
или размывалась между ними связь, подобно мягкому проселку в ве-
сенние ливни, приходилось пошире раскрывать глаза, повнимательнее
настораживать уши и изо всех сил подстегивать норовистую кобылу
воображения. Посему ваш специальный гипотетический созерцатель и
не сможет, по примеру пророка Магомета, с гордой уверенностью зая-
вить: «Вот книга, которая не возбуждает никаких сомнений...» (Коран.
Сура 2, аят 1). Но этого мало: у созерцателя хватило совести слегка ви-
доизменять те подлинные события, что и в самом деле не вызывали
сомнений. То он двух известных крымских сераскиров объединит в од-
ного, то какое-то достоверное происшествие немножко передвинет во
времени и пространстве, то в имени исторической личности какую-
нибудь букву изменит!
В этих грехах следует честно сознаться. Зато в качестве оправда-
ния может служить искреннее стремление показать правдоподобную
картину жизни кабардинцев в описываемые времена, дать представ-
ление об их заботах и мечтах, их взаимоотношениях и взглядах на мир
божий.
ЧАСТЬ ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ
ХАБАР ПЕРВЫЙ,
напоминающий о том,
что пути сокращаются хожденьем,
а долги — погашеньем
Пасмурным весенним утром 896 года Хиджры (бегство (араб.). В данном
случае — вынужденное «путешествие» пророка Магомета из Мекки в Медину в
622 году н. э. Эта дата считается годом основания ислама, годом, от которого
полется мусульманское летоисчисление), или 1518 года от рождества Ауса Герги
(иногда — Ауш Гер — так кабардинцы называли Иисуса «Греческого», то есть
Христа), два всадника на усталых конях приближались к северо-западным пре-
делам Кабарды. Ехавший впереди худощавый сорокалетний мужчина с бледным
лицом, окаймленным короткой, но густой черной бородой, остановил своего гне-
дого на крутом берегу шумного и быстрого Балка (река Малка). Второй всадник, огромного роста детина, безбородый, но зато с длинными пышными усами, сви-
сающими ниже подбородка, свернул влево, проскакал сотню шагов по течению
реки и быстро вернулся обратно:
— Брод недалеко.
А бородатый человек задумчиво смотрел вдаль, на противоположный берег.
Если бы кто-нибудь мог (или осмелился) взглянуть сейчас в его большие светло-
голубые глаза, то увидел бы в них постыдное для сурового витязя выражение тос-
ки и боля, причудливо смешанное с чувством почти детского восторга.
Сквозь полупрозрачную пелену легкого тумана можно было различить на другом,
более пологом, берегу неширокую полосу пастбищного плоскогорья, местами по-
росшего мелкими деревьями и кустарником, табун лошадей, тусклый огонек кост-
ра и темную фигурку человека.
* * *
Табунщик Ханух, пасший коней князя Шогенуко, заметил незнакомых
'всадников, как только они появились на том берегу. Он понял, что это чужие лю-
ди, так как один из них, слуга или оруженосец, искал брод. Неизвестные при-
шельцы его тоже видели — в этом Ханух не сомневался. Сейчас он был в раздумье:
то ли скакать к князю (село было близко — на южной покатости плоскогорья), то
ли остаться и встретить гостей, как подобает кабардинскому мужчине?
Ханух решил остаться.
В нескольких шагах от костра, возле плотной семейки кизиловых деревьев,
табунщик имел некое подобие шалаша — навес, крытый соломой и поддерживае-
мый с наветренной стороны плетеной стенкой, а с подветренной — двумя угловы-
ми столбиками. Ханух достал из-под навеса закопченный котелок и поставил его
на огонь, предварительно наполнив водой из родника. Потом, запустив руку под
солому, служившую ему постелью, он вынул заржавленный наконечник копья и
насадил его на длинную ясеневую палку. Все-таки осторожность не мешает! Те-
перь можно было сесть у огня, положить у своих ног копье и следить за прибли-
жающимися всадниками, которые уже спустились по извилистой узкой тропе к
воде и начали переправляться через самую широкую и мелкую часть реки. Но и в
этой части вода доходила лошадям до брюха, и быстрое течение слегка сносило
животных. Но вот' кони выбрались на берег и стали быстро подниматься по тра-
вянистому склону. Ханух с беспокойством смотрел на незнакомых гостей и маши-
нально сжимал рукоятку кинжала, оправленного в простые деревянные ножны,
обшитые грубой кожей.
Первый всадник был одет более чем странно. На плечах, правда, обычная
косматая бурка, зато на голове — зеленый тюрбан. На ногах — эта удивительная
обувка из коричневой кожи с белыми отворотами и толстыми подошвами. Такая,
говорят, бывает только у франгов или румов (итальянцы), да еще носят ее урус-