управятся и без Адешема.
Обрадованный старик быстро собрался и погнал своего смирного, не при-
выкшего торопиться, коня вниз по реке, в сторону восхода. К середине дня он уже
далеко углубился в обширные пространства дремучих лесов, сплошь покрывав-
ших в те времена междуречья Малки, Баксана, Чегема, Черека и Терека. Реки то-
гда были полноводные, и даже через более мелкую, чем названные, через Курку-
жин всадник мог переправиться не в любом месте. А все потому, что большие ши-
роколиственные леса берегли воду...
Из-за недавних дождей брод через Баксан оказался глубже, чем обычно:
вода доходила коню до середины груди. Адешем едва не вывалился из седла, ко-
гда его саврасый оступился на скользком камне и с трудом удержался на ногах.
— Этого еще не хватало, — пробормотал Адешем, переправившись на дру-
гой берег. — В этом панцире бултыхнешься в воду — так уже не выплывешь, кля-
нусь златощетинной свиньей Мазитхи...
Густые сумерки легли на дорогу. Можно было переночевать и на берегу ре-
ки, но впереди показались заманчивые огоньки селения.
— Бабукей, — определил Адешем, — поищем ночлег у людей Хагура Бабуко-
ва.
Со стороны села скоро стали слышны музыка и веселые возгласы.
— Э-э, да там какой-то праздник или шумный кебжек (веселая вечеринка с
шуточными песнями). А может, сам князь Алигоко Шогенуков приехал в гости к
своему уорку-дыженуго? Для Хагура это большая честь. Нет, наверное, там свадь-
ба... Да что гадать? Мешка не развяжешь — г что в мешке не узнаешь,... — и Аде-
шем подстегнул коня.
Умное животное и без того прибавило шагу, чувствуя дразнящий запах све-
жего сена и предчувствуя желанный отдых
* * *
На просторном дворе Бабукова горели костры, медные котлы были уже сня-
ты с огня и над ними клубились вкусные ароматы вареной телятины, пшенной
каши и бараньего ляпса, приправленного луком и чесноком. Несколько парней
раскладывали на трехногих круглых столиках куски горячего мяса и, сломя голо-
ву, неслись с этими столиками в дом, в гостевую комнату, ярко освещенную смо-
листыми факелами. А у костров оставался народец попроще — крестьяне. Они то-
же веселились: на их долю хватало и требухи, и мослов, и даже ребер с пашиной.
Хотя резать им пришлось своих же овец, а варить и жарить лучшие куски для
важных гостей Хагура, тлхукотли были довольны. Ну не сегодня, так завтра заче-
шутся и у них левые бока — это значит получать скотину. Бабуков вернется, нако-
нец, из очередного, набега с большой добычей (пока ему не везло), пригонит не-
исчислимые стада и каждого одарит щедро. А пока — сиди у костра, прихлебывай
горячий жирный ляпе и отводи душу в беседе с приятелями.
Люди Хагура увидели всадника в панцире, когда он уже спешивался. Кто-то
принял у него поводья и повел лошадь к коновязи, а вся компания, сидевшая за
ближайшим из костров, вскочила на ноги и замерла в нерешительности: кто та-
кой пожаловал? Как будто и простой человек, а доспехи — княжеские.
Адешем усмехнулся:
— Что, не признали во мне такого же гуся, как и вы? Этот фазаний наряд, —
он щелкнул пальцем по панцирю, на котором играли блики от пламени костра, —
носить не мне, а моему тлекотлешу Каральби Тузарову. Ну а теперь начнем снова
и по правилам, — Адешем шагнул вперед и вежливо сказал:
— Гупмахо апши!
— Упсоу апши!
— Просим к нашему огню!
— Окажи нам честь — будь гостем!
Старший по возрасту, примерно одних лет с Адешемом, поднес табунщику
деревянную чашу с махсымой. Адешем молча принял ее и выпил до дна. Самый
молодой участник компании тут же наполнил чашу снова, и Адешем с поклоном
вернул ее старшему. Теперь можно было садиться. Доску с разложенными на ней
кусочками мяса, просяных лепешек и сыра пододвинули поближе к гостю.
Адешем неторопливо ел и пил, нисколько не смущаясь тем, что его сотра-
пезники как-то приумолкли и украдкой разглядывали панцирь. Потом, словно
спохватившись, старший у костра осведомился у гостя, здоров ли он, как доехал,
благополучно ли живет его семья. Адешем воздал хвалу богу жизни Псатхе и за-
дал в свою очередь такие же вопросы. Потом назвал свое имя, сообщил откуда и
куда едет. Бабуковцы тоже стали словоохотливее. Старший, по имени Бита, ска-
зал, что их степенный уорк устроил пир по поводу возвращения шестнадцатилет-
него сына в отчий дом. Мальчик с пяти лет воспитывался в семье одного уорк-
шао, а сегодня аталык (приемный отец, воспитатель) проводил своего кана к
отцу. И проводил как полагается: парень явился в полном вооружении, на хоро-
шем коне. За это Бабуков благодарит воспитателя, угощает его из своих рук. Бита
помолчал немного, затем грустно добавил:
— А у нас теперь чешутся правые ладони: Хагур должен, по обычаю, ода-
рить аталыка скотиной — не одним десятком быков, овец, лошадей, а кому, как не
тлхукотлям, придется расплачиваться? Хотя бы помог ему, хозяину нашему, Ауш
Гер, сделал бы для него удачным будущий набег на чьи-нибудь богатые земли...
— Нет, Бита! — возразил один из бабуковцев. — Говорят, сейчас — аллах са-
мый сильный бог.
— Возможно, — согласился Бита. — Но лучше уважать всех богов, чем воз-
носить молитвы одному, а других даже не помнить. Ведь остальным обидно будет.
Недаром и в песне поется:
Тлепш рукоять
его сабли держал,
Жало клинка
Ауш Гер направлял...
— Эй, добрый человек! — раздался вдруг над ухом Адешема чей-то вкрадчи-
вый голос. — Хозяин этого дома приглашает тебя переступить порог хачеша.
Слегка захмелевший Адешем встал и направился к распахнутой настежь
двери дома. «Зачем это мое не самое важное степенство там понадобилось? — по-
думал табунщик. — А-а! Понимаю! Панцирь...» И Старый крестьянин переступил
порог хачеша. И пожелал присутствующим приятной компании. Взоры хозяина и
его главного гостя — воспитателя хагуровского отпрыска, сидевших у ярко пы-
лавшего очага, взоры гостей менее именитых обратились на Адешема. Стало тихо.
Смычок пхапшины (народный музыкальный инструмент наподобие скрипки)
застенчиво взвизгнул на самой тоненькой из семи струн, и музыка оборвалась.
— Подойди сюда поближе, еще бли... — голос Бабукова прозвучал, к его соб-
ственному удивлению, как-то взволнованно и глухо, в горле запершило, и Хагур
поперхнулся, не забыв, однако, сделать знак рукой, чтобы наполнили большую
чашу. — Подойди. Чтоб тебя на каждом шагу твоего пути подстерегали... удачи! —
он протянул чашу Адешему.
Тот слегка опешил от столь высокой чести, но виду не подал. Пенистый на-
питок был очень крепок, посудина, налитая до краев, очень вместительна, но
Адешем выпил все до капли и вернул чашу хозяину после того, как ее наполнили
снова.
— Садись. Теперь садись, незнакомый путник! — уже своим, высоким и чис-
тым голосом нетерпеливо предложил Бабуков и сам пододвинул старику низень-
кую скамеечку.
Адешем, вытирая грубым рукавом кептана седые усы, подумал: «Панцирю,
надетому на меня, предлагают сесть. Значит, придется сесть и мне». А вслух он
сказал:
— Покровительство богов да пребудет над крышей этого дома!
Бабуков решил, что он уже достаточно осыпал милостями простого кресть-
янина; продолжать относиться к нему как к гостю не хватило терпения.
— Откуда на тебе эта бора маиса? Что ты собираешься делать с панцирем?
Кто ты такой?
Табунщик спокойно выслушал вопросы, мудро проглотил обиду и ответил: