— Меня зовут Адешем. Я вольноотпущенный. Живу на земле Тузаровых, на
правом берегу Тэрча. Панцирь хочу отдать Каральби Тузарову — главе рода. Ведь
он мой тлекотлеш…
— Где взял?! — повысил голос Бабуков. — Кто такой Тузаров и где живет, мы
и без тебя знаем, — широкое лицо Хагура с маленьким кривоватым ртом и ма-
ленькими злыми глазами, похожими на тлеющие угольки, покраснело от возбуж-
дения.
— Отвечу. Не думай, добрейший хозяин, что у меня есть причины молчать и
таиться. Панцирь лежал под землей. И очень долго. Ведь кожа, в которую он был
завернут, успела рассыпаться впрах. А место у нижнего края пастбищ на берегу
Балка мне указала змея, посланная самим Шумуцем. Она повела меня за собой и
уползла в нору. Я должен был последовать за ней, но слишком узок оказался про-
ход. Пришлось раскапывать. Змея скрылась на седьмое дно земли, а оттуда был
послан мне этот чудесный булат. Наверное, сам Тлепш его выковал. — Нельзя бы-
ло понять: то ли балагурил старик, солидно поглаживая жиденькую седую боро-
денку, го ли всерьез верил в свои слова. — У-ой, дуней, велика была змея — дли-
ною в семь хвостов бычьих... — Адешем опьянел еще больше, но глаза его не туск-
нели, а светились упрямым весельем.
— Пей, старик, еще! — сказал Бабуков. — Не стесняйся. А вот тебе хороший
кусок жареного — это почечная часть, самая нежная...
Обратившись к аталыку, Хагур спросил его:
— Ну что ты на все это скажешь, любезный Идар? — по лицу Хагура не было
видно, какой ответ пришелся бы ему по душе.
Но Идар, крепкий пятидесятилетний муж, отличался к тому же еще и кре-
постью ума. Он и без намеков догадывался, какие слова ждет от него Бабуков.
Правда, Идар не любил лицемерить и сейчас тихо радовался тому, что и на этот
раз его совесть останется чистой. Ведь именно то, что ему вспомнилось, едва лишь
он увидел панцирь, и то, о чем он готовился рассказать, должно было и так понра-
виться крутолобому уорку.
— Бога-кузнеца Тлепша сюда не надо впутывать, — начал Идар. — Еще от
своего деда слыхивал я о блестящем панцире с золотой львиной мордой и золо-
тыми заклепками. Не думал, что когда-нибудь моим глазам доведется увидеть эту
славную вещь. Панцирь привез откуда-то из Андолы (так называли кабардинцы
Малую Азию, которую они считали краем земли) предок Тамбиевых. Давно, у-
ой, давно это было. Из желудей, которые в ту весну упали на землю, теперь вырос-
ли дубы в три обхвата. Говорят, панцирь сделан из чудодейственного булата: не
берут его ни пули, ни стрелы, ни острые клинки. А принадлежал он в старину...
— А принадлежал он, — с горячностью перебил Бабуков, — владыкам Мы-
сыра! Я тоже знаю эту историю. И почему сразу не догадался, что вижу тот самый
панцирь?!
А Адешем сонно кивал головой, уже, казалось, не понимая, о чем идет речь.
Взгляд сердитых глаз Хагура случайно остановился на табунщике, и уорк недо-
вольно поморщился:
— Влейте в него еще чашу мармажея!
Снова повернувшись к аталыку своего сына, Бабуков продолжил:
— Князь Шогенуков Алигоко рассказывал, что его пра-пра-пра... уже и не
знаю, какой там дед, был близким другом Тамбиева и рассчитывал получить пан-
цирь в подарок. Но Тамбиев неожиданно умер, а панцирь пропал. Бесследно ис-
чез, будто Псыхогуаша (богиня (или княгиня) воды) спрятала его в своих водяных
владениях. И вот нашелся. Надо отдать его пши Алигоко.
— А Тамбиевы не начнут спор? — осторожно спросил Идар. — Два рода у
них, людей, правда, немного...
Бабуков презрительно улыбнулся:
— Спорить с князем? Да еще с таким сильным? Нет. Владеть по праву бес-
ценным панцирем может только высокородный пши. А Тамбиевы — не князья.
Пусть и называются особыми тлекотлешами, но все равно — не князья...
Вдруг Адешем встрепенулся и поднял голову:
— Я везу панцирь Тузарову. Я нашел, я и везу...
— Снимайте с него панцирь! — приказал Хагур: Адешем не сопротивлялся.
Сухонькое его тело обмякло, стало каким-то пустым и воздушным. Старого кре-
стьянина вынесли из хачеша...
— Что с ним делать? — хмуро спросил уорк.
— Только убивать не надо, — ответил Идар. — Лучше надеть на спящего ка-
кую-нибудь кольчугу, а утром посадить на его клячу и тихо проводить домой. Не
осмелится лошадиный предводитель рассказывать своему Тузарову о панцире.
— Благословенна твоя мудрость, любезный Идар! Бабуков заметно повесе-
лел.
Уорк взял в руки панцирь, долго им любовался, потом поставил на скамееч-
ку.
— Нет, на меня он не годится, хоть я и ношу имя Хагур (в переводе с кабар-
динского — «тощий волк» [или пес]), — Бабуков с досадой хлопнул себя тяжелой
ладонью по толстому и тугому животу.
Быстро менялось настроение у хозяина праздничного застолья. Теперь его
голову, и без того непривычную к частому посещению светлых и высоких мыслей,
одолевали мрачные раздумья.
Шогенуков богат, но и скуп до безобразия. Немного имел Хагур выгод от
верной своей службы князю. Медленным взором прошелся Хагур по углам госте-
вого покоя: глиняные стены потрескались, потолок закоптился и просел; на ста-
ром цветном войлоке висят две простые сабли в дешевых, обтянутых кожей нож-
нах, кабардинское ружье без всяких украшений, да пистолет — дорогой, правда,
но почему-то неспособный пробить даже обыкновенную кольчугу; тахта застелена
протертым до дерюжной основы ковром; деревянная и медная посуда на полках у
очага — вся разномастная, выщербленная, поцарапанная. Вот тебе и дыженуго —
«позолоченное серебро»... Золотом нигде не пахнет, а серебра — всего только и
есть, что на колпачках газырей да на рукоятке кинжала. Может быть, получив от
Хагура драгоценный панцирь, пши Алигоко наконец расщедрится? Одарит бога-
тым оружием, одеждой, скотом? Наверное, так и будет. Он должен воздать своему
уорку по его великим заслугам! И должен вдобавок отпустить в далекий и долгий
самостоятельный набег, поможет при этом своими людьми... Несметную добычу
смог бы тогда захватить Бабуков... Скорей бы... А то и крестьянские дворы совсем
оскудели. Еще немного и уорк заберет у своих людей последнее. А где брать по-
том? Да, вовремя подвернулся этот старик, тузаровский табунщик. Завтра же Ба-
буков повезет панцирь князю. А не направить ли дальнейший путь Адешема в
царство мертвых? Одним низкорожденным меньше — что за горе?! Нет, пожалуй,
не стоит. За кровь придется платить: опять где-то доставать скотину. Да и одной
скотиной не обойдешься — подавай этому Каральби Тузарову, да раздуется его
живот и высохнут ноги, еще и унаутку с унаутом! Из числа лучших притом...
О том, чтобы подстеречь табунщика где-то в лесу к тихо, незаметно от него
избавиться, — такая мысль в голову Хагура и не приходила. Не в обычаях кабар-
динца скрывать пролитую кровь. Можно грабить, можно убивать: за это придется
расплачиваться — или своим достоянием или своей кровью. Но прятать мертвое
тело, заметать следы — значит, навлечь на себя неслыханный позор, уронить в
зловонную грязь свою шапку. Трусливого предательства никто не простит, даже
те, кому ты верно служишь. А уж народ-то обязательно сочинит такую песню, за
которую тебя будут проклинать твои же собственные потомки.
— Э, Хагур, э-э! — Идар дотронулся до плеча Бабукова. — О чем задумался,
свет ты наш?
Хагур как бы спохватился, и запоздалая улыбка чуть смягчила его хмурое
лицо.
— Я задумался о том, почему это музыканты перестали играть? — он повер-