шими. А задаю вопросы не я, а Кургоко — больший князь Кабарды. Это он послал
меня...
— А откуда Кургоко узнал... — не выдержал было Мухамед.
Исмаил метнул на брата гневный взгляд:
— Помолчи! С тобой дома поговорят. А тебе, князь Шогенуков, велено пере-
дать вот что. Никаких споров, а тем паче резни с Тузаровыми не затевать. Старый
Каральби был сегодня у нас. Кургоко знает о панцире. Ты понял?
Шогенуков задумчиво посмотрел по сторонам. Его отряд уже скрылся за
поворотом лесной дороги. С Исмаилом тоже никого не было, если не считать
мальчика. Уклоняясь от ответа, Алигоко сам задал вопрос:
— Ты что, Исмаил, один приехал?
— Да, мне пришлось выехать так поспешно! Не стал никого собирать. Боял-
ся, не догоню тебя.
— А этот парнишка?
Исмаил простодушно улыбнулся:
— Да ведь это Кубати, сын Кургоко. Бегал в лесу с детьми своего аталыка,
отбился от них, заблудился. Герой! Увидел следы медведя и пошел зверя искать со
своим кинжальчиком и детским луком. Чуть стемнело — следы потерял. И хоро-
шо, что потерял. На дорогу он сумел выйти, да топал не в ту сторону. В это время я
на него и наткнулся. Завезем его к аталыку на обратном пути. Кстати, Алигоко,
наш брат просил тебя приехать к нему... Куда это люди твои подевались?
— Послушай, Исмаил, — тихо сказал Шогенуков. — Ты умный и добрый. Я
тебя очень уважаю. Можно с тобой поговорить как с мужчиной?
— Говори... — Исмаил недоуменно пожал плечами.
— Попросить я тебя хочу об одной услуге... Просьба совсем пустяковая...
Скажи брату, что ты нас не догнал, не нашел.
— О, аллах! Что я слышу?! — возмутился Исмаил. — С каких это пор лжи-
вость языка стала признаком мужских достоинств? Не шутишь ли ты, Алигоко?
Алигоко покраснел: нет, не от стыда — от злости.
— Я не шучу, — сказал он сквозь зубы. — Разве тебе не хочется получить
щедрый подарок?
— Теперь меня еще и подкупаю?! — задыхаясь от возмущения, крикнул Ис-
маил. — Кубати! Закрой уши! Тебе не надо знать, до какой низости могут опус-
каться мужчины!
— Послушай, брат! — снова вмешался Мухамед. — Что тебе стоит выполнить
нашу просьбу?
— Заговорил снова, мерзкий барышник?! И для тебя мужская честь не до-
роже кумгана, который ставят в нужник?
— Не слыхал я еще таких оскорблений, — прошипел Алигоко, обращаясь
больше к Мухамеду.
Младший Хатажуков, способный в припадке ярости терять голову, подъехал
к брату вплотную и заорал:
— Потише, бабская твоя душонка! Что ты понимаешь в мужской чести? При
виде крови у тебя в штанах мокро становится!
— Неслыханно, — упавшим голосом пробормотал Исмаил. — Это старше-
му...
В воздухе просвистела плеть и задела слегка по красивому лицу Мухамеда.
Исмаил замахнулся и второй раз, но в то же мгновение тяжелый кулак брата, оде-
тый в кольчужную рукавицу, вломился ему в левый висок. Исмаил уже не почув-
ствовал, как он летел вниз головой с коня на землю, как хрустнули его шейные
позвонки, и не услышал, как пронзительно, словно раненый медвежонок, закри-
чал Кубати.
Мухамед спешился и в оцепенении застыл над братом. Хотел проглотить
какой-то колючий комок, но это ему никак не удавалось — в горле было сухо.
Вдруг прозвучал отчетливый голос Алигоко:
— Не догнал нас Исмаил, не нашел. Мы ничего не знаем.
— А этот? — хриплым голосом спросил Мухамед и показал на своего и Ис-
маила родного племянника.
Шогенуков пересадил мальчика на холку своего коня. Кубати был теперь,
после первого потрясения, присмиревшим и безучастным.
— Оттащи убитого в лес. — Алигоко не старался подыскивать более мягкие
слова. — Недалеко, на несколько шагов, чтобы труп можно было легко найти.
Мальчишку я пока подержу.
Выйдя опять на дорогу и садясь на коня, Мухамед спросил снова:
— А с ним что? Шогенуков спокойно сказал:
— Абдулла... Он ведь немного задерживается у Тамбиевых...
— Ага! — кивнул Мухамед. — А насчет?..
— Насчет Исмаила? Разве не все ясно? Исмаил встретился с Тузаровским
сыном, стал требовать у него панцирь, поссорились, ну и... Канболет его... Мы ведь
наткнулись на Исмаила, пока он был еще жив, правда? Вот перед смертью он сам
нам это все и рассказал.
— Это хорошо, но только...
— Только теперь нам нельзя оставлять Канболета в живых. Верно?
— Да. Над ним уже занесен неотвратимый меч Азраила (ангел смерти). И
этот меч — я! — напыщенным тоном изрек Мухамед, чувствуя, как его сердце пе-
реполняется жгучей злобой.
Сейчас он люто ненавидел не только ничего не подозревавшего Канболета.
Подобно всякому жестокому и высокомерному себялюбцу, совершившему подлое
убийство, он готов был возложить вину за свое преступление на кого угодно — на
всех Тузаровых, на Алигоко, на Абдуллу, на маленького Кубати, на покойных
предков и на неродившихся потомков. Жажда мести вспыхнула в его душе и зло-
вещим пламенем заплясала в глазах.
Теперь он должен был в слепой ярости, в ненасытном безудержном порыве
убивать и убивать без конца — резать, рубить, колоть: чем больше крови, тем не-
стерпимей стремление проливать ее снова и снова, будто кровь новая покроет и
заставит забыть старую.
Проницательный Алигоко отлично понимал состояние своего приятеля и
тихо радовался: с этого дня Хатажуков-младший может стать, сам того не подоз-
ревая, цепным псом князя Шогенукова. И такому псу цены нет, думал Алигоко
Вшиголовый, только обращаться с ним, шайтаном зубастым, надо будет очень
умело и осторожно.
* * *
Возвращаясь от Кургоко Хатажукова, старший Тузаров, в сопровождении
дюжины всадников, ехал прибрежным Надтеречным лесом и был уже недалеко от
брода — напротив собственной усадьбы.
Осеннее послеполуденное солнце, ярко светившее с чистейшей лазурной
эмали высокого неба, изливало на лесные заросли и лужайки нерасчетливую
щедрость — видно, последнюю в году. Лес с его густыми широколистными крона-
ми, все лето хранивший прохладную тень, к середине осени сбросил багряно-
золотистую парчу сухой листвы, стал свободным, прозрачным, и теперь каждое
дерево — вековой ли дуб или молоденькая ольха — от корней до верхушки было
облито теплым прощально-ласковым светом.
Каральби держал наготове ружье, заряженное мелкими кусочками свинца и
кремня: поближе к реке, в облепиховых и терновых рощах, водились фазаны. И
вот уже первый краснохвостый и синегрудый щеголь-петух, шумно вспорхнув чуть
ли не из-под самых копыт лошади и гулко хлопая крыльями, взвился вверх. Ка-
ральби не успел даже вскинуть к плечу свой длинноствольный «алей»: фазан уже
нырнул в чащу кустарника. «Собрался стрелять, так ни о чем другом не думай», —
сердясь на самого себя, пробормотал Тузаров. Л думал он сейчас не о дичи, а о не-
давнем разговоре с большим князем. Кургоко принял старого тлекотлеша по-
дружески, выслушал внимательно. Говорил, что не допустит никаких кровавых
бесчинств из-за панциря, будь он хоть весь из чистого золота и весь испещрен ая-
тами — стихами из Корана. Но как избежать споров и взаимных обид? Не лучше
ли устроить веселый праздник со скачками, стрельбой и другими игрищами, где
каждый сможет показать свою силу, отвагу, ловкость? Пусть все желающие при-
мут участие в состязаниях, и панцирь будет наградой самому смелому и искусно-
му, тому, кто лучше всех владеет конем и оружием.
Каральби Тузаров не очень охотно, но все же согласился с Хатажуковым.
Каральби, он не из тех, у кого гордость переходит в высокомерие, а любовь к ред-