Кубати откусил, кусочек горячего, чуть недожаренного мяса, немного по-
медлил и сказал не очень уверенно:
— Ведь он все равно мой кровник...
— Ну, а если Мухамед убил отца этого человека, перерезал всех его друзей и
родичей, сжег и разграбил его дом, что тогда?!
Глаза Кубати испуганно расширились:
— Н-не знаю... Ведь все равно кровник. Он меня убьет, если не я его...
— Нет, умненький мальчик Кубати. Он тебя не убьет. А вот если он повезет
тебя сейчас к отцу, то твой отец уж обязательно его убьет, как только увидит. По-
нял?
— Ты Канболет Тузаров?
— Я же говорил, что ты не глуп. И я не хочу быть твоим кровником. А хочу я
вот чего. Хочу показать тебе дальние страны, всякие чудеса в заморских землях.
Хочу сделать тебя сильным и мужественным, научить метко стрелять, ловко вла-
деть конем и саблей. Хочу добыть тебе богатое и красивое — всем на зависть —
снаряжение, а уж потом привезти тебя к отцу. Я буду очень рад, если ты сам согла-
сишься поехать со мной. Подумай, а я пока начну мясо коптить нам на дорогу.
«Интересно, — задал себе вопрос Канболет, — знакомо ли княжескому сы-
нишке слово «тлечежипшакан»? (за кровь воспитанный)
— Канболет, — тихо позвал мальчик. Шогенуков говорил про какой-то пан-
цирь... Захватил он его?
— Нет, мой кан. Панцирь опять куда-то исчез. Не знаю, почему они не смог-
ли найти его в доме. Загадка! Я тебе потом расскажу много интересного про эту
диковинную вещь.
— А где сейчас Шогенуков? Он...
— Он жив, шакал вшиголовый. И очень жаль, что я... Сейчас он, наверное, у
твоего отца и, как обычно, поганит свои уста и уши собеседника грязной ложью...
* * *
Старый Хатажуков встретил пши Алигоко за оградой усадьбы и не предло-
жил ему въехать во двор. Больший князь уже знал о том, что произошло на бере-
гах Терека. Только судьба Исмаила была ему неясна. Закусив губу, чтобы не за-
кричать, не разразиться грубой бранью и проклятиями, он молча слушал брыз-
гавшего желтой слюной Алигоко.
— Да! Да! Я говорю истинную правду! — кричал Шогенуков. Исмаила тоже
убил Канболет! Мы нашли его смертельно раненным, он сам рассказал, как это
было. А в том, что утонул мальчик, не виноват никто!
Рядом с Кургоко стоял, поддерживаемый двумя парнями, старый уорк —
воспитатель Кубати. Он уже успел, в знак неутешной скорби, отрезать себе левое
ухо и выдрать изрядный клок волос из бороды.
— Я тебя знаю, лукавый хищник, — глухо проговорил Кургоко. — Всему ви-
ной твои вероломные затеи...
— Не говори так, высокочтимый! Я поймаю тузаровского зверя и сам при-
веду его к тебе на аркане! Клянусь предками, и...
— Оставь в покое своих предков. Ты уже достаточно опозорил их родовое
имя. А Тузарова мы разыщем сами. Можешь не затруднять себя! И никогда, — Ха-
тажуков возвысил голос, — слышишь, никогда не появляйся вблизи моего дома!
На совете князей тебе тоже делать нечего! Мы еще решим, достоин ли ты носить
княжеское звание... А теперь уходи. Уходи скорее, слышишь или нет?!
Глаза Шогенукова сузились, рубец от тузаровской плети налился кровью.
— Ну хорошо, добрый князь Кургоко, — прошипел он сквозь зубы. — Благо-
дарю за ласку. Может быть, еще встретимся...
Слово созерцателя
И снова кровь... И всюду кровь — на каждом повороте дороги, на
каждой удобной для драки поляне...
Кровь праведная и неправедная, кровь героев и трусов, кровь не-
винных и кровь преступников...
А чаще всего льется кровь простых крестьян, не имеющих ни ма-
лейшего отношения к распрям князей и уорков.
И там, где падает на землю капля дворянской крови, тут же про-
ливается полный котел крестьянской.
Но разве низкорожденному дано право раздумывать, стоит или
не стоит пускать в ход обнаженную сталь? Не его ума это дело. Голова
ему дадена для того, чтоб он мучил ее заботами о благополучии князя,
о богатстве княжеского дома и пышности его пиров, а также для того,
чтобы сложить ее в том месте и в то время, какое укажет князь.
И низкорожденные люди, вежливые и воспитанные, стеснялись
отказать в помощи своему «родному» князю, когда у того возникает
желание разгромить селище и угнать скот другого князя. По первому
зову благороднорожденного хозяина они шли проламывать черепа та-
ких же, как правило, очень вежливых и хорошо воспитанных крестьян
из соседних земель.
Холопская кровь всегда стоила дешево. Зато кровь князя не име-
ла цены — она была священной.
Так уже повелось в Кабарде, что простой воин, столкнувшись на
поле брани с неприятельским князем, не имел права его убивать, даже
спасая собственную жизнь. Можно было отражать удары, но ни в коем
случае не наносить ответные. Ведь князь — это даже не человек, а су-
щество почти божественное.
Стать виновником гибели князя гораздо страшнее, чем погибнуть
самому. Ибо «кровь убитого пши наполняет собой всю глубину ущелья,
и в эту мрачную бездну даже взор ворона могильного устремляется с
леденящим ужасом».
Взоры вашего созерцателя тоже не всегда оставались беспристра-
стными. На его глазах (отчасти и не без его желания) погибли два кня-
зя. Однако мрачные бездны ущелий не заполнились их кровью. Может
быть, потому, что таковых не оказалось поблизости? Правда, впослед-
ствии молва утверждала, будто Тэрч всю ночь нес к далекому Хазасу не
воду, а кровь Хатажуковых, но прямых свидетелей этого зрелища не
нашлось.
А вскоре по всей Малой Кабарде, затем и по Большой стал ходить
еще один жуткий хабар, который пересказывался осторожненьким
шепотом.
Обманутая хитрым Адешемом змея приплыла к терским берегам,
потопила (ни больше ни меньше) сорок всадников из отряда Шогену-
кова, потом, в разгаре битвы у тузаровского дома, заползла в хачеш и
унесла на дно реки бесценный чудодейственный панцирь, из-за кото-
рого и пролилось так много крови.
От этого панциря — уж лучше бы ему сгинуть без следа! — еще у
многих будут болеть головы.
Он снова пропал, но теперь ненадолго: на каких-то семь лет. И от
предчувствия новых неприглядных зрелищ тошно и тоскливо стано-
вится на душе созерцателя.
ХАБАР СЕДЬМОЙ,
дающий (кроме всего прочего) представление о тех
богословских спорах, которые родили печальную
кабардинскую поговорку «Племянник
явится — и заплачет Псатха»
В междуречье Баксана и Чегема весна — гостья ранняя и веселая.
С южных покатостей плавной холмистой гряды, что тянется от Кабардин-