пламени, отражавшегося в гладкой стали. Пехотинцем он оказался ничуть не
худшим (лошадь его погибла), чем всадником.
Хатажуков, еще нынешним вечером мечтавший о чуде, которое могло бы
спасти Кабарду, сейчас хотел гораздо большего — полного уничтожения крымско-
го войска. «Проникнуть бы туда, за этот огненный палисад, оградивший шатры
ханских приближенных и самого хана! Там Алигот-паша, там Алигоко Вшиголо-
вый! Похоже, что лагерь в лагере удерживали не более двух тысяч человек. Оттуда
летят еще стрелы, но никаких вылазок нет. Пожалуй, и быть не может», — решил
Кургоко. Он знал, что татары обложены с трех сторон. Четвертая — глубокая про-
пасть. Он знал, что справа, где начинается спуск к малкинскому броду, путь пере-
крыт конниками Абашева, Акартова и Балкарукова; на левом фланге пытается во-
рваться в малый лагерь одноглазый Нартшу со своими абреками и толпами кара-
халков (простой крестьянин). В центре — самые лучшие силы. Вот и сын его то-
же — Кургоко увидел Кубати в полусотне шагов от себя и невольно им залюбовал-
ся, не испытывая за него ни тени беспокойства. «Такие витязи в молодости не
гибнут. Они проходят многолетний путь ратной славы», — подумал Хатажуков.
— Эге-ей! Растаскивайте повозки! — прогремел вдруг над полем боя оглу-
шительный рокочущий рев, перекрывший весь гул сражения: и тысячеголосые
победные кличи атакующих, и отчаянные жалобы избиваемых крымцев, и ржанье
лошадей.
— Ха! Тузаров, конечно! — пробормотал вслух Кургоко. — Вовремя он вста-
вил свое словечко...
Возле одной из догорающих мажар появился громила Шот и разнес ее в
щепки несколькими ударами своей дубины. Точно так же он поступил с соседней
повозкой:
— Вот вам дорога в Крым! Вот вам ханжал! (каб. — ханская смерть. Так
впоследствии стала называться гора, на которой произошло побоище. Потом
слово стало звучать привычно для русского произношения — кинжал) Кабар-
динцы хлынули в образовавшуюся брешь, подобно водному потоку через пролом
в запруде. Первыми были Канболет, Кубати, Тутук, Джабаги и Шот. Не отстал от
них и Хатажуков, но здесь он понял, что стремиться дальше — глупо и опасно.
Впереди темь такая, словно у тебя повязка на глазах. А возле ушей гудят, как по-
тревоженные шмели, татарские стрелы.
Кургоко пробился к Тузарову и велел ему крикнуть, чтобы все отошли за
линию повозок и ждали рассвета.
* * *
Накануне вечером, когда Каплан-Гирей, посасывая костяной мундштук
наргиле, грелся у себя в шатре среди жаровен с горящими углями, он и мысли не
допускал, что возможно нападение кабардинцев. Приказал, однако, на всякий
случай огородить свой личный стан вместе с отборной трехтысячной конницей
сплошной цепью громоздких мажар. (Позже хан возблагодарил аллаха за то, что
владыка небесный надоумил его поступить столь предусмотрительно.)
Вечером он крепко заснул, правда, вздыхал тревожно во сне и слегка поста-
нывал. Ханские телохранители тоже начали клевать носами, поддавшись рас-
слабляющему воздействию наступившей тишины и ночного непроглядного мра-
ка.
От жуткого ослиного рева хан проснулся не сразу.
Пытался еще голову прикрыть подушкой. Изволив же услыхать дикое ржа-
ние лошадей, топот множества копыт и гортанные вопли целого войска, охвачен-
ного животным ужасом, Каплан-Гирей подскочил на своем ложе и свесил босые
ноги с тахты. В шатер вполз на четвереньках Баттал-паша:
О, луноподобный! Нельзя терять времени!..
— Знаю! Еще днем об этом говорили, — съехидничал хан.
— Лучше, ежели наш властелин будет наблюдать за ходом битвы с того бе-
рега! — плачущим голосом воскликнул паша.
— Да, конечно, оттуда будет гораздо виднее, — кротко заметил Каплан и,
выкатив глаза, прошипел:
— Сгною в яме, ишачье отродье!
Скоро монарх сидел верхом на хорошем рослом коне гнедой масти и, окру-
женный своей верной гвардией, медленно протискивался к реке сквозь паниче-
скую сумятицу этого «вечера потрясений». Турецкие сапожки, украшенные узор-
чатым золотым орнаментом, он так и не обул. Босиком ехал. Хан и вылез-то из
шатра с трудом, так как походное его жилище под натиском мечущихся лошадей
повалилось набок.
С краю, у самого обрыва, нукеры Баттала-паши растащили в стороны не-
сколько повозок (они еще не горели) и устремились дальше, рубя клычами напра-
во и налево взбесившуюся толпу своих соотечественников. Наконец добрались до
спуска, едва успев выскользнуть из-под клыков капкана.
Каплан-Гирей вспомнил вдруг об оставленном панцире, хотел даже послать
за ним, но промолчал: чудесная броня была сейчас так же недостижима, как и лу-
на, с которой сравнивали крымских владык.
В это время обладателем панциря снова стал Алигоко Вшитоловый. В нево-
образимом хаосе, творившемся на краю плато, он сумел сохранить трезвую рас-
четливость поведения, действовал быстро и решительно, как хорек в курятнике.
Под покосившимся пологом ханского шатра (опорный столб хоть и сильно накре-
нился, но еще не упал) князь нащупал панцирь и теперь пытался запихнуть его в
хурджин. Сослепу наступил на чье-то лежащее ничком тело, которое старчески
пискнуло и запричитало аятами из Корана: «Бисмилляхи, рагмани, рагим...» В
тот же миг край шатра загорелся — вероятно, из жаровни просыпались угли, — и
Шогенуков узнал крымского кадия, а тот, выскакивая вместе с князем наружу, уз-
нал Шогенукова. «Сунуть бы ему кинжал между ребер», — подумал князь, но рез-
вый старик уже растворился в темноте.
Зариф ждал тут же, еле сдерживая под уздцы двух беснующихся коней.
Хвост многосотенного ханского сопровождения еще не был защемлен ри-
нувшимися в атаку кабардинскими всадниками. Алигоко с Зарифом успели по-
пасть в общий поток, но двигаться им пришлось по опасному краю пропасти, куда
то и дело свергались то пешие, то конные, потесненные сбоку.
Уже возле самого выхода за этот поначалу спасительный, а теперь уже ста-
новящийся губительным тележный «рожон» кто-то схватил Алигоко за левую но-
гу, свирепо визжа удивительно знакомым голосом. Князю нетрудно было дога-
даться, что это Алигот-паша, потерявший и коня и своих слуг.
— Спасайся сам, пучеглазый! — крикнул Шогенуков и стукнул его по ма-
кушке круглым татарским калканом.
Алигот пошатнулся, выпустив княжескую ногу, и, не удержавшись на кром-
ке утеса, сорвался вниз.
Алигоко и Зариф чуть ли не последними просочились на еще не занятое ка-
бардинцами пространство, спустились к броду и поскакали берегом вниз по тече-
нию. Теперь им с татарами было не по пути, теперь ничего хорошего ожидать от
хана не приходилось.
С рассветом ожесточенная битва возобновилась, но продолжалась недолго.
На горе оставалось татар не более тысячи и они не могли оказать решительного
сопротивления. Кургоко выяснил: с ханом ушли около двух тысяч конников — и
это все, что уцелело от огромного войска. Пленных и раненых было очень мало.
Потери кабардинцев сравнительно невелики, всего лишь тысячи полторы.
Кургоко намеревался преследовать хана и добить его окончательно, но дру-
гие князья не выразили явного желания уходить от оставшегося на плоскогорье
богатства: здесь было столько оружия и уцелевших лошадей! Возбужденные уор-
ки рыскали по полю, а над полем кружились тучи воронья.
Шогенукова нигде не обнаружили. Зато Алигота-пашу князь-правитель
увидел застрявшим в развилке корявого дерева, выросшего на одном из карнизов