— Кончайте скорее! Что вы там копаетесь, как ленивые коты!
Но его никто не слышал. Двое оставшихся в живых тузаровцев сдаваться не хотели. Откуда и силы брались! Вот упал, сраженный Мухамедом, еще один, а последний сам ринулся в атаку и успел, весь израненный, прихватить с собой в царство мертвых еще какого-то шогенуковского уорка.
Стало тихо. Каждый, наверное, задумался на мгновение о том, что произошло на этой солнечной лесной поляне, только что перепаханной конскими копытами и политой кровавым дождем.
Алигоко не позволил людям слишком долго предаваться размышлениям.
— Долго возились, — прозвучал его раздраженный голос. — Наших убито сколько? Девятнадцать! Клянусь Псатхой, если так побеждать, то некому будет делить добычу!
Над поляной послышались горестные вздохи, стоны и причитания уорков, потерявших сегодня родичей и друзей.
Мухамед, осматривающий рану на морде своей лошади («ничего страшного, слава аллаху…»), резко повернулся:
— Закрыть всем рты! Тише! Не льют слезы по мужчинам, которые погибли в бою.
— Правильно! — отозвался Шогенуков. — Сейчас надо быстро, без лишних разговоров похоронить убитых и ехать дальше. Поход еще не кончен. Это была не битва, а ее начало. На том берегу Тэрча — проклятое тузаровское гнездовье. Старого ворона мы уже убили и теперь надо поскорей добраться до молодого, пока он еще ничего не узнал и не успел подготовиться.
— Тогда отложим похороны! — крикнул Мухамед. — Тут большинство язычников. Их погребальные костры да разные там обряды — слишком долгий таурих[45].
— А по-мусульмански быстрее? — спросил Алигоко.
— Еще бы! — ответил Мухамед. — Закопать в землю и прочесть молитву. Для похоронного обряда в походных условиях достаточно и этого, — князь сознательно кривил душой: ему уже не терпелось добраться до Канболета.
Раздалось несколько негодующих возгласов, но Алигоко сумел успокоить недовольных:
— Новая одежда лучше, чем старая. Вот так же и новая религия. Даже я, ваш князь, решил перейти в мусульманство. И те, кому этого мало, пусть всю жизнь грызут старые, обглоданные кости. А сегодня слушать князя Хатажукова, делать все, что он прикажет.
Когда были засыпаны неглубокие могилы воинов из отряда Алигоко, младший князь Хатажуков, взявший на себя обязанности муллы, заявил:
— Я по-арабски знаю из Корана немного, но этого хватит, нам на всех. — С трудом придав своему лицу какое-то подобие благочестивого смирения, он торжественно возвестил:
— Бисмилляхи рагмани рагим![46] (При этих таинственных, жутковатых словах невежественные уорки, погрязшие во мраке язычества, испуганно переглянулись и присмирели, придавленные гнетом чужой, недоступной мудрости.) — А дальше так. Помнится, есть вот такая подходящая к нашему случаю молитва:
— Мы дали тебе Кевсерь… Э-э… значит, им, — Мухамед показал пальцем на могилы, — дадут Кевсерь. Это что-то такое хорошее, кажется, река в раю. Дальше. Обращаемся со своей молитвой к аллаху и приносим ему жертвы. Ненавидящие аллаха погибнут так, что от них не останется и следа. Все. Аминь.
(Уорки снова переглянулись, теперь уже слегка сбитые с толку и разочарованные.)
— Все? — спросил Шогенуков. — Ну и ладно. А то солнце скоро сядет.
— А с ними что делать? — Это хмурый Бабуков подал голос. — С тузаровскими… Так оставлять нельзя.
— И не оставим, — усмехнулся Алигоко. — Сказано же, «погибнут так, что от них не останется и следа». Как ты считаешь, Мухамед? Бросим в Тэрч и делу конец? И я так думаю. Тогда приказывай…
Несколько своих людей, в том числе и бабуковского сынка, Алигоко отправил домой: они должны были отогнать лишних лошадей, и своих и чужих, и отвезти добытое оружие в княжескую усадьбу.
Когда начали переправляться на другой берег, день уже подходил к концу.
Багровый диск заходящего солнца отражался в одной из тихих проток реки — было похоже, что там опустили в воду боевой щит, покрытый горячей кровью.
Ехавший позади всех Бабуков с мальчиком на крупе коня вдруг громко вскрикнул, еще громче закричал Кубати. Все остановились и повернули головы.
Лошадь Бабукова, отпрянув в сторону, сделала несколько торопливых шагов вниз по течению и неожиданно с головой ушла под воду. И тогда люди увидели, чего испугались животное и ее седоки: в воде плыла к берегу большая черная змея.