Канболет не смог удержаться и рассмеялся от души. Он понимал своего воспитанника: трудно найти лучшую забаву для смелого и сильного юноши. Однако пора было и кончать эту забаву.
Вот и женщина кричит, что больше не в силах удержать свою проклятую скотину, и пусть один медведь или поскорее прикончит другого, или отпустит его с миром.
— Бати! — крикнул Тузаров. — Хватит измываться над бедным животным. Оставь его в покое.
Юноша отпустил зверя и дал ему пинка в зад, отчего медведь перекувыркнулся через голову. Оказавшись, снова на четырех ногах, он уже не стал оглядываться, а со скоростью зайца бросился наутек и с хрустом вломился в чащу подлеска.
Коза сразу успокоилась, обвела надменным взглядом всех присутствующих и стала как ни в чем не бывало пощипывать молодую травку. С сияющими от счастья глазами Кубати подошел к Канболету. Тузаров покачал головой:
— Доволен? Справился с худым полуживым зверем? Чуть не до смерти замордовал несчастного медведя, еще не набравшего сил после зимней спячки. Нехорошо, братик, обижать тех, кто слабее тебя.
Кубати густо покраснел, не зная, то ли принимать слова воспитателя за шутливую похвалу, то ли за серьезный упрек. По виду Тузарова невозможно было в таких случаях угадать, ругает он тебя или одобряет. И никогда он ничего не объяснит, предпочитает оставлять своего кана в мучительном неведении.
Вдруг женщина крикнула так, что мужчины вздрогнули:
— Канболет! Ты ли это?!
Тузаров только сейчас по-настоящему посмотрел на женщину и узнал ее сразу.
— Нальжан? Ну конечно, Нальжан! — он спрыгнул с коня и подошел к ней.
Ровесница Канболета, знавшая своего тлекотлеша еще ребенком, когда они вместе с шумной ребячьей ватагой бегали купаться на Терек, порывисто обняла его и заплакала.
— Уж и не мечтала тебя когда-нибудь увидеть…
Канболет взял ее за круглые, но совсем не по-женски широкие плечи, застенчиво отстранился от ее высокой груди и долго всматривался в ее лицо, поражавшее своей грубоватой красотой, которая могла скорее отпугнуть, чем привлечь к себе мужчину. Да и ростом она была на полголовы выше Канболета. Нальжан родилась в семье третьестепенного уорка. А уж в кого такая пошла — неизвестно.
Вероятно, несколько поколений ее худосочных предков, никогда не отличавшихся ни мощью, ни приятной наружностью, копили и копили силу, по крохам откладывали красоту, чтобы когда-нибудь разом свалить накопленное богатство на одного из будущих наследников (хотя хватило бы и на двоих). Этим наследником и оказалась Нальжан. В ее огромных темно-карих глазах Канболет видел силу и неженский разум. Хватало в них еще места для бесконечной доброты, а возможно, и для более сильного чувства. Глаза эти давали понять, что они могут быть и грозными, особенно если над ними сдвинутся черные, почти сросшиеся брови. При улыбке ее крупные пунцовые губы, очерченные решительно и четко, обнажали два ряда безупречно ровных белых зубов.
— Ты почти не изменилась, Нальжан, — сказал Канболет. — Только еще красивее стала. И удивительно, что еще не встретила достойного тебя жениха. — Тузаров заметил, что ее крепкий стан туго стягивала шнуровка коншибы — девичьего корсета. (Как отличать девушку от замужней женщины по манере носить головной убор, он тоже помнил.) Нальжан из приличия сделала вид, будто немного смутилась.
— Ты удостаиваешь меня добродушной шутливости, молодой наш хозяин. Да ведь мне, глупой привередливой деве, всегда хотелось иметь мужа хоть немного похожего на тебя. А таких не попадалось. Вот и упустила я свое время. Видно, теперь всю жизнь придется оставаться в доме старшего брата-вдовца.