— Легкая у тебя рука, светлоликий мой черкес! А ну, попытаем счастья в третий раз.
— Нет, дорогой Аслан-паша! Хватит. Я сейчас бросил кости второй и последний раз в жизни. И этот второй выигрыш я уже не возьму.
— Как?! — удивился Аслан. — Почему?
— Потому что я ощутил в себе зарождение низменных страстишек азартного игрока.
Аслан испытующе посмотрел мне в лицо и надолго задумался.
— Ладно, — сказал он наконец. — Только вторую сотню монет забери все равно.
— Нет. Не могу.
— Возьми, говорю! — рассердился паша. — Я ведь проиграл!
— Считай, что это было в шутку. И еще. Мне будет очень приятно, если ты примешь от меня в подарок ружье — оно тебе, кажется, понравилось.
— Постой…
— Учти, что пять зарядов вороха должны весить ровно столько же, сколько одна пуля чистого свинца…
— Но я не понимаю…
— А что тут не понимать? — я сделал вид, будто не понял, что имеет в виду паша. — Вот тебе пуля, — я протянул ему чуть сплюснутый шарик свинца (он был у меня образцом), — заказывай точно такие же. Если, повторяю, пять пороховых зарядов будут весить столько же, сколько эта пуля, то стрельба без промаха будет зависеть только от тебя.
— Ты благородный человек, — торжественно возвестил Аслан-паша. — И пусть аллах осыплет тебя своими милостями! Кстати, о каком сорте пороха идет речь, друг мой Болет?
— Ну вот это уже мужской разговор, — обрадовался я, ибо совесть моя вновь обрела покой. — Надеюсь, для тебя, друг мой Аслан, раздобыть достаточный запас русского пороха, а еще лучше — пороха инглизов не составит особого труда? Турецкого на заряд требуется больше, да и не так он надежен.
— Ха! Турецкий! — паша пренебрежительно махнул рукой. — Такой товар не по нашему достоинству. — Он покатал пулю на ладони. — Приблизительно десять драхм…[60] — А утром я покажу тебе, сколько пакли надо расходовать на пыжи и с каким усилием уплотнять заряд…
— И на расстоянии ста шагов можно попадать в цель не больше человеческой головы? — подхватил Аслан-паша.
— Не больше кошачьей головы, — уточнил я.
— Ага! Ну теперь я кое с кем посостязаюсь! Завтра же начну упражняться. Хотя бы и по дороге в Бахчисарай. — Он любовно поглаживал приклад эржибы. — Да, а нам с тобой, гость с Кавказа, не по пути ли? Поедем вместе. И братишке твоему найдется лошадь.
Аслан-паша постепенно выяснил, что у меня нет в Крыму ни одного знакомого, что мне, в общем-то, неважно, куда и с кем ехать, что до сих пор у меня нет ясных намерений относительно устройства своей жизни на ближайшие времена.
И вот тогда он предложил, а я, подумав немного, согласился заняться обучением мальчишек из родовитых семей. С десяток лоботрясов, как объяснил паша, нужно натаскивать в стрельбе из лука, в обращении с конем и саблей, закалять их дух и тело. К ним был приставлен один наставник, да недавно он сам свалился с лошади и разбил себе голову о камень.
— Твое положение будет значительным и почтенным, — сказал Аслан-паша. — И не сомневайся в том, что я заставлю этих чванливых скупердяев щедро вознаграждать тебя за искусство, которому ты станешь обучать их раскормленных недорослей.
Но я, конечно, думал не о богатстве, наживать которое не входило в мои намерения. Главным было для меня — сделать из Кубати настоящего мужчину и хорошего кабардинца. Я спросил у Аслана, может ли мой «братишка» состоять в числе моих будущих учеников. Услышав благоприятный ответ, я больше не колебался. На этом мы закончили нашу продолжительную беседу. Аслан удалился на отдых куда-то во внутренние покои дома. Пришел его слуга Халелий, чтобы подготовить мой ночлег в гостевом зале…
Так закончился первый и, можно сказать, неплохой день нашего с Кубати пребывания на незнакомой земле Крыма.
Годы, прошедшие в Бахчисарае, оказались довольно однообразными. И это, наверное, к лучшему…
С самого начала все получилось так, как и предполагалось по замыслу Аслана. Он меня представил нескольким важным татарским вельможам, которые хотели вырастить своих сыновей знаменитыми военачальниками. Первое время то один сановник, то другой приезжал в сопровождении внушительной свиты к месту наших игрищ, чтобы понаблюдать, не тратится ли время даром: видно, не доверяли моей молодости. Однако, посмотрев, как их отпрыски с щенячьей злостью рубят лозу, уверенно держась в седле при быстром галопе, как все искуснее применяют приемы сабельного боя или, замерев, словно изваяния, подолгу держат в вытянутой левой руке древко лука, удовлетворенно ухмылялись и приходили в благодушное настроение.