— А в самом деле, — вдруг решил я. — Что держит нас тут хотя бы лишний день или даже час, кроме нежелания расставаться с тобой, Хилар!
Едва лишь эта неожиданная мысль пришла мне в голову, а из головы проникла в душу и ею завладела как жгучее мальчишеское нетерпение охватило меня. Скорей, скорей из этого постылого Бахчисарая, нет больше жизни без земли родной!
Хилар молча поднялся и прихрамывая направился к сундучку, где хранились его небогатые сбережения.
— Подожди, Хилар. Деньги у нас есть. Хватит нам, — слова мои были бесполезны. — Хорошо. Бати останется пока здесь. И Налькут пусть постоит во дворе. Я возьму, Бати, твою лошадь, навьючу ее тем, что можно увезти, и тотчас же вернусь сюда. На рассвете — в путь.
Ох, недобрые гости поджидали меня в нашем бахчисарайском жилище! Не успел я войти в темный двор, как был тут же захлестнут арканом. Чья-то грузная туша обрушилась сзади на мои плечи, еще двое кинулись на меня с двух сторон.
Одному из нападавших — а всего оказалось в засаде человек семь — я успел нанести удар ногой в живот. (Надеюсь, печенка у него все-таки лопнула: он корчился на земле, похоже, в предсмертных судорогах.) Меня туго связали по рукам и ногам.
Кто-то запалил факел и поднес его к моему лицу.
— Проклятый черкесский соглядатай! — прошипел, наклонившись надо мной, стражник. — Ты хорошо лягаешься своими копытами. За это тебе тоже придется отвечать перед Алиготом-пашой!
Меня перекинули, как хурджин, поперек коня и повезли куда-то по кривым и вонючим улочкам.
Потом была короткая остановка возле узкой двери в высокой каменной стене, затем небольшой пустынный двор с каким-то, вероятно, нежилым строением, и… глубокая смрадная яма. Меня развязали и бросили в нее. Немудрено и кости переломать при таком падении, но обошлось только ушибами, хотя и весьма чувствительными. Со дна тюремной ямы хорошо были видны неправдоподобно яркие и далекие звезды.
Чья-то голова на мгновение закрыла часть неба и ласковым голоском произнесла:
— Отдохни до утра, черкесский пес!
Скоро наверху смолкли шаги, с лязгом захлопнулась дверь — видно, была окована железом — и наступила тоскливая безысходная тишина. Я пощупал руками скользкие глинистые стены колодца. Отсюда не выбраться. Интересно, что с Кубати, братишкой моим? Теперь и он попадется к ним в лапы. Ну что бы мне вчера не прийти к сегодняшнему решению! Правильно говорят: легко провалиться в нужник, да трудно из него вылезти. С радостью отдал бы свою жизнь только за то, чтоб узнать о благополучном возвращении Бати в отчий дом.
Куда меня привезли? Ясно, что не в главную городскую тюрьму. Скорее всего, это «домашняя» тюрьма Алигота-паши, в которой он держит своих должников или пленников, ожидающих выкупа. Меня-то никто не выкупит. Не надо быть пророком, чтобы предсказать мою участь. Утром — допрос (в том нежилом строении, наверное, пыточный застенок), после допроса — предложение воевать на стороне татар, наконец мой отказ и… гибель. О, аллах! Прими душу мою и покарай моих душегубов!
За этими невеселыми размышлениями прошло какое-то время. И вдруг со стороны калитки я услышал гулкий удар, треск дерева и отчаянный визг, захлебнувшийся на высокой ноте. Затем — недолгая возня, полупридушенные всхрипы, и вновь чья-то голова закрыла надо мной звезды.
— Аталык! Ты целый?
Хвала тебе, Всемогущий, Всеведущий! Ведь что Кубати, смелый мой мальчуган. Как он отыскал меня, нарт лучезарный?
— Все мое при мне, парень.