Подогреваемый изнутри виски, я продолжал размышлять над своей ситуацией и о том, что рассказал мне Лэрри о парне из Балтимора, решившем на прощание показать своему начальству большую фигу. Если мне не изменяет память, я пару раз согласно кивнул, вспоминая его поступок, и даже поднял тост в его честь.
Неожиданно мне пришла на ум мысль, буквально прожегшая мозг и отпечатавшаяся в нем, как клеймо на старинном кубке. Это был своего рода местный вариант балтиморской большой фиги. Идея представлялась мне настолько цельной и ясной, что не требовала никаких корректировок и исправлений — только достойного воплощения. Опершись локтями о стойку бара, я снова высоко поднял свой стакан. Но выпил на этот раз за самого себя.
— Моя сфера деятельности — смерть, — пробормотал я себе под нос. — С нее я стригу купоны и зарабатываю себе на жизнь. На ней я создал себе профессиональную репутацию.
Кто-то уже говорил эти слова ранее, но по другому поводу. Тем не менее, как выяснилось, они отлично подходили и мне. Я удовлетворенно кивнул, зная уже, как разберусь с этим делом. За годы работы в прессе я написал по меньшей мере тысячу репортажей об убийствах. И мне нужно написать еще один. Такой, который станет своего рода моим надгробным памятником. Такой, который будет напоминать обо мне еще долго после того, как я уйду.
Весь уик-энд я страдал от похмелья и чувства унижения, а также злился на весь мир, обдумывая свое будущее и не находя в нем ничего для себя привлекательного. Более того, складывалось впечатление, что после увольнения из редакции у меня его вроде как и вовсе нет. Немного протрезвев после пятничных возлияний, я в субботу утром засел за компьютер, вызвал из его памяти на дисплей свой роман и начал читать. Довольно скоро я осознал то, что осознала моя бывшая жена несколько лет назад и что мне самому давно следовало понять. Романа, в сущности, не было, и я, считая его наполовину написанным, выдавал желаемое за действительное, занимаясь самообманом.
Выводы, сделанные мной в этой связи, были неутешительными. В том случае если бы я решил всерьез заняться писательством, мне предстояло начать работу с самого начала, основываясь на имевшихся разрозненных путаных заметках и записях, каковая мысль вызвала у меня не только отторжение и неприятие, но даже чисто физическую слабость. Чтобы развеяться, я решил поехать в «Шорт-стоп» и забрать оставленную на парковке машину, но не удержался и зашел в заведение, где и просидел до самого закрытия, то есть до раннего утра воскресного дня. При этом я наблюдал по телевизору за второй игрой «Доджерс», также закончившейся их поражением, и пьяным голосом повествовал случайным собутыльникам о тяжелом положении «Лос-Анджелес таймс» и других печатных средств массовой информации.
Все воскресенье я проспал, а утро понедельника посвятил приведению себя в норму, что, надо признать, мне удалось лишь отчасти. Ко всему прочему, забирая машину с парковки у «Шорт-стопа», я еще и опоздал на сорок пять минут на работу. Это не говоря о том, что от меня продолжало разить алкоголем, выходившим, казалось, из всех пор моего тела.
Анджела Кук уже сидела у меня в кабинке рядом с рабочим столом, позаимствовав для этого стул в одной из пустых ячеек, которых появилось довольно много с тех пор, как управляющая корпорация начала кампанию сокращений и увольнений.
— Извините за опоздание, Анджела, — сказал я. — Начиная с вечера пятницы, уик-энд превратился в один сплошной праздник отмечания моего ухода. Жаль, что вы на него не пришли.
Она сдержанно улыбнулась, как если бы точно знала, что никакого праздника не получилось, а имел место лишь одинокий загул отчаявшегося неудачника.
— Я принесла вам кофе, но, боюсь, он уже холодный, — произнесла она.
— Благодарю.
Я взял пододвинутый мне пластмассовый стаканчик и пригубил напиток. Девушка сказала правду: кофе и впрямь совершенно остыл. Но в «Лос-Анджелес таймс» хорошо то, что в кафетерии сотрудникам выдают бесплатный кофе. Пока, по крайней мере.
— Давайте сделаем так, — сказал я. — Сейчас выясню, нет ли срочных дел по моей части, и если таковых не обнаружится, то мы с вами возьмем по стаканчику свежего горячего кофе, уединимся где-нибудь и поговорим о вашей будущей работе.
Я оставил ее в своей ячейке и отправился в редакцию криминального отдела, остановившись по пути у стеклянной будки электронного коммутатора. Она стояла как часовой в центре зала новостей и была достаточно высока, чтобы операторы могли, обозревая зал, видеть, кто из сотрудников на месте, и передавать им необходимое сообщение или переключать тот или иной телефонный звонок. Я остановился у края будки, и одна из сидевших сбоку операторов, опустив глаза, увидела меня.