Три больших нуля
Когда мы с Сони Лестером вышли из апартаментов Ванды Сессамс, жизнь в квартале начала оживать и местные аборигены высыпали на улицы. В школах закончились занятия, а наркоманы и наркодилеры потянулись к «точкам», где обделывали свои делишки и совершали сделки по купле-продаже. Скоро парковочные площадки, места для детских игр и лишенные растительности промежутки между домами заполнились детьми и взрослыми.
Сделки по купле-продаже наркотиков представляли собой тщательно спланированные операции, в которых участвовали наблюдатели и помощники всех возрастов, провожавшие покупателя сквозь хитросплетения улиц к «торговому пункту», положение которого менялось несколько раз в день. Правительственные архитекторы, планировщики и застройщики, спроектировавшие и построившие этот квартал, даже помыслить не могли, что создали идеальную среду для распространения социальной болезни, которая так или иначе затрагивала и поражала большую часть местного населения.
Я знал об этом, поскольку неоднократно принимал участие в рейдах подразделения по борьбе с наркотиками южного Лос-Анджелеса, когда писал репортажи о войнах местных банд, промышлявших торговлей зельем, или составлял регулярные полугодичные обзоры о положении дел с наркотиками в этой части города.
Пересекая лужайку перед домом и двигаясь к парковочной площадке, где стояла наша служебная машина, мы с Лестером старались по сторонам не глазеть, смотрели все больше себе под ноги и вообще имели вид людей, углубленных в свои мысли и занятых исключительно своими делами. На самом деле мы хотели одного: как можно быстрее унести отсюда ноги. Мы уже почти добрались до нашего автомобиля, как вдруг я увидел некоего молодого субъекта, небрежно облокотившегося о крышу машины рядом с дверцей водителя. Он носил незашнурованные рабочие ботинки, приспущенные на бедрах синие джинсы, позволявшие видеть пояс его голубых трусов в стиле «боксер», и без единого пятнышка белоснежную футболку, едва ли не сверкавшую в ярких лучах дневного солнца. Упомянутый наряд являлся униформой уличной банды «Крипс», контролировавшей этот квартал. Помимо общеизвестного — «Крипс», — банда также имела сокращенное название в виде аббревиатуры ОБ, которая расшифровывалось как «Охотники на Бладз» или «Охотники за барахлом» — в зависимости от того, кто это название расшифровывал.
— Как дела? — осведомился субъект в белой футболке, поднимая голову и устремляя взгляд на нас.
— Спасибо, хорошо, — сказал Лестер. — Возвращаемся с работы домой.
— А вы, случайно, не из «по-по»?
Лестер рассмеялся так, как если бы в жизни не слышал лучшей шутки.
— Нет, парень. Мы работаем в газете.
Сказав это, Лестер демонстративно уложил свой кофр в багажник, запер его, после чего подошел к дверце водителя, где стоял парень в футболке. Тот не сдвинулся с места.
— Нам надо ехать, брат. Могу я сесть в машину?
Я стоял у другой дверцы нашего редакционного автомобиля, и в этот момент почувствовал, как внутри меня все напряглось. Если суждено произойти чему-то дурному, то это произойдет именно сейчас. Тем более что я различил краем глаза несколько парней в характерном для банды «Крипс» облачении, укрывавшихся в тени домов по краям парковочной площадки и готовых по первому знаку своего приятеля прийти ему на помощь. В том, что все они вооружены или спрятали оружие где-то поблизости, я не сомневался.
Молодой человек в белой футболке стоял, как скала, мешая фотографу открыть дверцу. Это продолжалось не менее минуты. Потом, сложив на груди руки, он обратился к Лестеру:
— О чем ты разговаривал с мамашей со второго этажа, брат?
— Мы разговаривали с ней об Алонзо Уинслоу, — сказал я, приходя на помощь Лестеру. — Мы не верим, что он убил человека, и хотим как следует копнуть его дело.
Молодой человек в белой футболке отлепился наконец от машины и повернулся в мою сторону.
— Это правда?
Я кивнул.
— Мы работаем над этим, но находимся еще в самом начале пути, поэтому и приехали сюда, чтобы лично переговорить с миссис Сессамс.
— Если так, то она наверняка рассказала вам о налоге.
— Каком налоге?
— Здесь каждый, кто занимается каким-нибудь делом, платит налог.
— Неужели?
— Да, парень. Это называется налогом улицы. Так что люди из газеты, приехавшие поговорить с ней о Зо, тоже должны заплатить его. Готов лично принять у вас деньги.
Я согласно кивнул.
— Сколько?
— Пятьдесят долларов в день.
Что ж, заплачу, подумал я. Посмотрим, что скажет потом по этому поводу Дороти Фаулер. Сунув руку в карман, я достал бумажник и открыл его. В общей сложности у меня было пятьдесят три доллара. Я быстро вынул две двадцатки и десятку.