Напоила его Яга, накормила. Сидит прямо, да ни о чём не спрашивает. Видно, пока он в баньке парился, всё про него вызнала, всё выведала.
Стала спать укладывать:
— Полезай-ка на печь, добрый молодец! Утро вечера мудренее.
Забрался он было куда велено, глядь, а там чья-то спинища полосатая, да вся в густых волосьях и меху.
— Тут уж есть кто. Вон спрятался!
— Ах, разбойник! Я-то его с самого утра ищу. Это кот наш. Днём он мастер в гулючки игрывать, а ночью сказки баить без умолку. Опричь мужа мово никого не слушает. Ну, дак, не бойся! Лежи покудова на печи! И потуль Хозяина не уважу, не показывайся ему на глаза. Больно зол он нынче. Ишь как непогода разыгралась. Да, смотри, кота не разбуди, он тоже как разозлится, так глаза дерёт, спасу нет. А коли кто не по нём — сейчас же съест.
Филин заухал, захохотал. Распахнулась дверь. Ущипнул себя Всеслав — эко диво! Входит в дом тот самый Водчий, волосья торчком, нос крючком, да и басит:
— Что-то, мать, у нас опять русским духом пахнет. Не иначе, снова кого-то схоронила?
— Да, что ты, муженёк? Откуда здесь живому-то быть!
А Хозяин осушил корец пенистого медового квасу да как заругается:
— Ох, испакостился ныне белый свет. Холоп на холопе, смерд на смерде. Давненько я не видел такого. Попы бесперечь нас поносят. Князи староверцам обиды чинят.
— Бывали и худшие времена, отец, — отвечала Виевна.
— Бывали, как не помнить. То гадость какую-нибудь хлебнёшь во спасение мира. То Морену да Кощея скрутишь — и на тебе, появляется обязательно дурак их освобождать. И где теперь этот дурак?
Хозяин влил в себя ещё ковшик медовухи.
— А помнишь, мать, как летел я орлом с этим мёдом в клюве. Спасибо, Локи догадался огонь разжечь?
— Мы все растерялись тогда… — как бы оправдывалась Хозяйка.
Схоронившись под шкурами на печи, затаив дыхание, Всеслав слушал непонятную речь.
— Но урочный день так и не настал! — добавил ко всему странный Водчий, да как ударит, вдруг, кулаком-то по столу. — Ты мне, старая, зубы не заговаривай! Эй, кто там на печи? Выходи! Чего прячешься? Не съем же я тебя?
— А я тебя и не боюсь, — отвечал ему молодец, да слезал на пол.
— Мы тебя и не боимси! — передразнил Всеслава кот, показавшись следом и зевая во всю мочь. Из пасти зверя пахнуло недавно съеденной рыбиной.
— Каков удалец выискался! — усмехнулся Водчий, и от взгляда его по спине поползли мурашки.
Всеслав насупился.
— Ты, Влас, парня не брани! — заступилась за него Хозяйка. — То я молодца схоронила. Сильно буен ты в гневе. Вот и опасалась, кабы под руку-то тяжёлую не попал, если не весел вернёшься. Аль не помнишь, как досталось моим братьям… Одного за усищи оттаскал, второго глыбой привалил, а затем расщепил дуб и третьего, меньшого, туда сунул…
— И поделом! — возразил колдун жене. — Было дело! — продолжил он, огладив бороду. — Ну, что смотришь, как бирюк. Садись к столу, хлопец — побалакаем. А ты, Виевна, давай, нам чего-нибудь собери…
— И мне! — канючил кот.
— Будет и тебе, котёнок, коли сумеешь старика потешить.
Зверь облизнулся, затем выгнул спину и принялся разминать передние лапы.
— Чего это он? — опешил Всеслав.
— На гуслях готовится игрывать. Он у нас не простой, а баять мастак, — пояснил колдун.
— Вот ещё! — возмутился котище. — Стану я когти-то уродовать. Нешто у меня глотка истончилась? Вам какую? Лирическую или назидательную?
— Валяй, назидательную! — заказал Хозяин.
— Эх! Молодость моя… Убежала ты от меня серой мышкою…
С этими словами Баюн взгромоздился на лавку, фыркнул, прокашлялся и вдруг объявил: «Почему, дескать, на Руси перевелись богатыри…» И замяукал, заурчал котофей.
«Едет Илья чистым полем, думу думает. Думу горькую о братьях своих. Скачет Бурушко широким раздольем. Молчалив в седле атаман сидит.
Побывал он во всех Литвах, воевал Илья во всех Ордах. Был и в Киеве, граде стольном, потому пуста сума перемётная. Злато-яхонты роздал голи он, не оставил ни полтины, ни грошика.
Лесом едет Муромец, головой поник, видит вдруг — пещера глубокая. А навстречу из пещеры той старик, волосатый, седой, высокий. И глаза его огнём горят. Не простым огнём, колдовским огнём.
— Здравствуй, дедушка! — говорит Илья.
Сходит он с коня — кладет поклон.
— Да и ты не отрок, чай! — отвечает дед. — Здравствуй, Муромец, свет Иванович! Что не весел, коль мир поёт весне? Аль, устал от трудов своих бранных?