Однако на Западе имело место важное разделение, которого в России не было, — на «законную» и демоническую магию.
Первая — это своего рода эзотерическая мудрость. Магия духа, в тесной связи с которой находились алхимия и древняя медицина. Римский историк Плиний Старший писал об искусстве магии, которое объединило медицину, религию и астрологию и достигло колоссального влияния и авторитета. В эпоху Возрождения, предшествующую оформлению науки, к такой магии обращались крупнейшие умы своего времени. Среди них — философы-гуманисты Джованни Пико делла Мирандола и Марсилио Фичино, математик и инженер Джироламо Кардано (создатель карданного вала), естествоиспытатель и врач Теофраст Парацельс (работавший над созданием гомункула — искусственного человека). Все они стремились с помощью магии найти разгадку тайн природы. Церковь относилась к такой магии сложно, но не запрещала ее полностью.
Вторая магия — черная — это непосредственное творение зла, направленное против Бога и всего существующего порядка. Главным субъектом осуществления черной магии считались женщины. Церковь рассматривала ее как угрозу и жестоко преследовала.
Четкое разделение этих двух видов магии дает, в частности, французский юрист Жан Боден, чья работа «Демономания» стала одним из самых значимых текстов эпохи охоты на ведьм. Боден различает магию как «науку о вещах божественных и естественных» и магию как «дьявольское колдовство». И пишет, что такое разделение проводили еще в Древнем Риме, в частности, уже упоминавшиеся нами Плотин и Порфирий.
В России же, как мы видели, представлений о черной магии не существовало. А когда колдунов судили, то судили их за применение сверхъестественных способностей для совершения бытовых преступлений вроде приобретения богатства за счет других или причинения кому-то болезни. Сверхъестественные же способности колдунов сами по себе не считались греховными и отношение к ним было достаточно нейтральное.
В 1970-е годы крупный французский историк религии Жан Делюмо дал объяснение западным представлениям о черной магии. По его мысли, эти представления были основаны на страхе. На Западе существовали абсолютно конкретные ожидания конца света, который рассматривался как смерть всей цивилизации. Это поселяло страх в обществе и самих церковных институтах.
В XIV веке эти ожидания усилились как никогда, потому что возникло сразу несколько масштабных потрясений — эпидемии чумы, нападения на Европу усилившейся мусульманской Турции и начавшаяся Реформация, раскол католичества (возник протестантизм), изнурительные религиозные войны. Всё это сопровождалось нехваткой продовольствия и восстаниями крестьян. Тревога о близкой гибели земного мира достигла своего апогея.
Церковь среагировала на это тем, что объявила о невероятном размножении колдовства. Она рассматривала происходящее как всеобщее бесовское наступление. Множественные проявления демонизма были обнаружены у индейцев в открытой тогда Америке. А в Старом Свете ведьм находили повсюду: говорилось, что они «роятся» и «кишат со всех сторон», ходят сотнями и тысячами, и даже «плодятся в земле, как гусеницы в наших садах». В пособиях для инквизиторов писали, что как только инквизитор удаляется из доверенной ему области, там немедленно возрождаются ереси, с которыми он боролся — то есть бесовство.
«Существует внутренняя логика подозрительности, — пишет Делюмо. — В условиях «осажденного положения“ — в данном случае демонического натиска, который происходит с удвоенной жестокостью в преддверии апокалипсиса — религиозно-политическая власть, которая чувствует свою хрупкость, склонна к чрезмерной драматизации и умножает число своих внутренних и внешних врагов, как будто это доставляет ей удовольствие».
«Как будто» — потому что на самом деле нет никакого удовольствия, а есть страх. «Именно страхом объясняется тотальное преследование, осуществляемое политико-религиозными силами в большинстве европейских стран в начале нового времени», — заключает Делюмо. Этот страх существовал и до XIV века, а тяжелые обстоятельства кризиса цивилизации, возникшие в тот момент, лишь усилили его.
Делюмо считает этот страх страхом смерти; он связывает его с собственным опытом. Десятилетним мальчиком он испугался смерти фармацевта, друга его родителей. Это был совсем не старый еще человек, и с хорошим здоровьем; однажды он пришел в гости к ним домой и вел веселый и непринужденный разговор с родителями Делюмо; на следующее утро жена нашла его мертвым на постели рядом с собой. Маленький Делюмо, узнав об этом, почувствовал животный страх перед своей собственной хрупкостью. «Стало очевидно: болезнь поражает людей в любом возрасте и с хорошим здоровьем», — вспоминает он. Это настолько его поразило, что он заболел и три месяца был прикован к постели.