Мария подошла к Катерине, спросила:
— Где Анютка-то?
Катерина молча отступила в сторону от дверей — за спиной матери на пороге землянухи стояли двое ее сыновей, черноглазые чумазые, неухоженные бутузы лет двух и четырех. Из-за мальчишек выглядывала такая же неухоженная светловолосенькая, сероглазая девчушка. Ножонки у нее были колесиком, и держалась она на них неуверенно, в поддержку цепляясь за рубашонку старшего мальчишки.
— Анютка! — Мария шагнула к девочке, подхватила ее на руки, поцеловала по-матерински нежно.
Дети обычно нехотя идут на руки к незнакомым, часто разражаются в таких случаях оглушительным ревом. А тут, привыкла ли Анютка в дальних странствиях к чужим людям, или сердечком своим почувствовала искреннюю ласку, но только она, к радости Марии, заулыбалась широко и ясно, показывая остренькие сахарные зубки.
— Заберешь? — спросила Катерина угрюмо.
Мария кивнула утвердительно.
— Обвыклась я уж с ней, жалко, — вздохнула Катерина. — Ну, да у тебя никого. И слово было дадено…
— Спасибо, Катерина, — растроганно сказала Мария.
Вместе с Анюткой она вышла за ворота. Через пять шагов оглянулась, добавила мягко, почти просяще:
— Сыновей-то не держи в потемках, на солнышке пусть растут.
От хутора до Сарбинки Мария шла той же самой тропкой-прямушкой, по которой много лет назад нес ее на спине Матвей Борщов. И было в душе такое чувство, что на руках вовсе не Анютка, а она сама возвращается в родную деревню, только не в няньки и свинопаски, а начинать жизнь новую…
На горке перед Сарбинкой, с которой открывался широкий вид на всю деревню, на реку за ней, на луга, леса и пашни, уходящие в дальнюю даль, Мария опустила Анютку на землю.
— Шагай, Анютка, смело! Учись держаться на ногах крепко!
Село Тогул — г. Барнаул
1968–1970 гг.