X
Упрёк был справедлив, и я рукой
Его сдержал, — Шучу, ешь всё, нескладный!
Но мне за яства хоть одной строкой
Грядущий день поведай, безотрадный,
Чтоб я ушел прозревшим на покой…»
— Открою — главное. Твоя Нинель жива!
Ей дом у Лавры. Вспомни голова
Я адрес говорил? Про ваше царство
Скажу печальное. Державу ждут мытарства.
Народ — страдания. А сын то мой, хорош.
Таких как он проклятьем не возьмёшь!..
XI
Представь себе: свершится крах устоев.
И некто лысый, сочинив скрижали,
Войной гражданской сотворит героев,
Царя с семьёй казнив в купца подвале.
Знамёна алые взовьются над страной.
От всей земли отгородясь стеной,
Страна себя прославит псевдо-братством.
Марксизмом, равенством,
И прочим святотатством.
Лишь в год двухтысячный, при смене вех-веков,
Мой сын проявится из орд большевиков.
XII
И выйдет в первые! Тогда и я вернусь.
Хочу взглянуть, когда эпоха минет,
Как медь царя Петра под ветром стынет.
И как страдает от потомков Русь,
И кто её, красотку, опрокинет!..
А там ещё гляди, в сердцах решу
Иметь второго сына. Согрешу,
Чтоб вознести двуглавого орла
Над Русью вновь. Мы встанем на крыла.
И полетаем над Россией с ним:
Сатир, и бесокрылый херувим!..
XIII
Тебе, твоё, в подробностях открыть
Могу легко. Но, огорчён грядущим,
Ты можешь сразу передумать жить
С прови́деньем, сознание гнетущим;
Решив себя, своей рукой, убить!
Мы встретимся с тобой живым ни здесь,
Другое место для бессмертных есть!
На этом — всё. С тем не суди разбой.
Я ассигнации твои возьму с собой.
Не все конечно, разве тысяч пять?
В уезде мне без них несдобровать!..
XIV
«Бери с отдачею. Но как истолковать
Твои слова, ты говоришь туманно!..»
А он продолжил, — Начинай гадать,
Грядущее являть в деталях странно. -
И стал себе хмельного подливать.
Спустя, усевшись за столом вельможно,
Вкушал кружки копчёной колбасы
Протискивая оны под усы,
И зверский клык открыв неосторожно.
Потом расслабил пояс, чтоб живот
Не напрягать. И пил по-русски. вот!..
Тут я врубился — Гость мой не позёр,
Зато каков при этом фантазёр!..
XV
Насытившись, он встал. И деловито,
Чтоб истинный фурор произвести,
Мне под штрипками показал копыта
Козлиные, в навозе и шерсти!..
Я Господа взмолил: «Господь, прости…»
А Гость вздохнув, и улыбнувшись сыто,
С отрыжкой, как издержкой аппетита,
Сказал за Господа, — Прощаю!.. но учти.
Ты этим утром поспешишь в столицу
С писательством, про эту небылицу… -
XVI
Шагнув сквозь стену сытый и хмельной,
Гремел на лестнице. А я кричал вдогонку:
— Какой ты бес? — при этом на иконку
Крестясь рукой невзъёмной и больной, -
Ты фокусник, ты зло шутил со мной!..»
По ходу думая, что день и сущий блажь.
Грядущий пена моря, и мираж!
Его представить в абрисе не сложно,
Но знать в подробностях и чёрту невозможно.
Когда Сатир, факир ли, шарлатан,
При свете факела садился шарабан,
То крикнул снизу, — Завтра встречу Бога!.. -
И провалился в землю у порога…
XVII
Став у бюро, я тут же репортаж
Взялся кропать о случае со мною.
Купец с любовницей уснули за стеною,
А я Издателю решаю под кураж
Его продать. Хоть знаю, что магнат
Сочтёт за бред столицу — Ленинград.
Горячкой назовёт концлагеря.
И Колыму! А казнь семьи царя
Причислит к сумасшествию. Мятеж
В стране возможен.
Кронверк бесам где ж?
XVIII
Не став возиться с затухавшей печкой,
Я лёг в кровать, в баул сложив багаж.
А под окном проезжий экипаж
То бил барком, то громыхал уздечкой
И сено подъедая, и фураж.
Проснувшись, замечаю на столе
У рюмки с водкой в штофе — божоле!
А рядом с ним невзрачный сундучок,
В котором из-под крышки язычок
До скатерти расслабленно провис.
Ужели ли мне рассказчика сюрприз?
XIX
Как не хотелось в холод из тепла
Мне выбираться, из под одеяла!
Я тронул рюмку водки со стола,
Испив с отрадой. Показалось, мало!
Тут язычок-фантом решил дразни́тся,
Скрутив мне фигу, чтоб ему сказиться!
А я прощать обиды не привык,