***
Пещерный город спал; пронзительное-холодное небо неотвратимо разъедало горы жгучим морозом. В расселинах расширялась замерзшая вода, и каменные громады, на вид такие прочные, угрожающе трещали под напором ледяных клиньев, и от этого звука часовые на сторожевых вышках ежились и вздрагивали.
Население городка состояло из пары тысяч человек, которые добывали уголь, руду, драгоценные камни в недрах Горы. Потом все это частью тут же использовалось в кузницах, частью продавалось вниз, в обмен на еду. Еды в городке всегда не хватало, и те, кто не имел семьи, или наглости или силы или мощного покровительства, или хитрости, или еще чего-нибудь в этом же духе, чаще прочих ходили голодными. Зато всяких разных материалов и приборов в городке всегда было вдосталь; равно как не было недостатка и в искусных мастерах. Мастера не голодали; но пока еще станешь мастером!
Школьного учителя ученики тоже кормили не особенно, но все, что у него имелось в доме, он выкладывал на стол, если приходил гость; какой гость, для Кина не имело значения. Сейчас вот сидел у него только я, и мы продолжали начатый в классе разговор. Кин начал с простого объяснения, зачем лгал нам на уроках - чтобы мы проще приспосабливались к текущему состоянию мира; говоря яснее, он нас пожалел. И с каждым его словом я видел, что доля правды в его поступке была: впрямь, жить уважаемым мастером пещерного города в сердце Горы под властью неимоверно мудрого и ослепительно великолепного правителя куда приятнее, чем знать. Знать, что мы - задворки, осколок, обломок, обрывок, ломтик, краешек пепелища громадной Империи прошлого, в которой всем хватало всего. На чем Империя держалась, Кин не знал и сам; я было усомнился в его словах, однако тотчас же перестал: мысли я читать не умел, но чувства наши пещерники улавливали четко; в забое без этого чутья никуда. И чутье подтверждало - Кин верит во все, что говорит. Значит, Империя и правда была. И где-то в горах и лесах ее крепости, клады вещей, оставшихся от прошлого. И, если есть на свете белом вот этакий Кин Нагата, значит, есть и люди, которые сказали ему то, что сейчас он говорит мне.
И другого пути, чем к ним, у нас сейчас не было: слишком велико желание применить кусок-другой старого знания. Рано или поздно не удержишься, блеснешь - сперва позабытым умением, а там и подошвами над обрывом. Или по доносу, или - как еретик, или просто как непонятное явление, которое, возможно, окажется опасным для города в будущем. Возможно, и не окажется, но так спокойнее. Поэтому мы собрались уходить и ушли быстро: только завернули мешочек с остатками ужина, и оба влезли в тяжелые прочные куртки для переходов по горам сверху. Эти куртки назывались у нас наружными. Кин взял мешочек, мне нести оказалось нечего. Прощаться ни мне, ни ему было не с кем, (то-то и уходить мы легко решились) так что мы просто прошли по душной заброшенной штольне (в теплой наружной куртке это особенно неприятно) и вышли наружу выше по Горе, чем наш город. В этом месте из-под земли постоянно валил клубами пар, и вниз по Горе отсюда сползал тускло-серый сырой язык тумана.
***
Туман окутывал болото на уровне пояса, и маги нащупывали дорогу посохами. Срезать для этого палку попроще не было с чего: мир вокруг состоял из гнуса и воды. Насекомые облаком колыхались вверху, а пахнущий гнилью пар подымался от невидимой воды снизу. Черно-белый слоеный пирог; Левобережье, затопленное бесконечными дождями. Деревья уже почти все сгнили и попадали; по ним-то сейчас люди и шли, потому что кочек было негусто. Один из магов был медведь, коренной здешний уроженец. Дорогу он частью помнил, частью чуял, частью нащупывал. Двое других были Следопыты и тоже могли кое-что предвидеть в плане безопасности дороги. Так что отряд продвигался. Вот только очень уж медленно.
***
Медленно осела на землю тьма. Сумеречное время тянулось долго и тревожно. Человек шагал теперь неспешно, размашисто, часто останавливался, принюхивался, прислушивался. Лес вокруг него постепенно сходил на нет, почва делалась все мягче и ниже, и болотной сыростью пахло с каждым разом отчетливей. Звуки ночного леса отходили все более за спину; а спереди по ходу не долетало практически ничего. Иногда, правда, чудилось словно бы чье-то множественное дыхание или хлюпанье воды под тяжелыми шагами большой компании; но всякий раз человек соображал, что стук собственной его крови в жилах слышнее всех этих звуков, следовательно они всего лишь померещились. Будь над болотом хотя бы ветер, разобраться в запахах и звуках труда бы не составило; но ветра-то как раз и не было. Человек вышел на опушку и разом раскрылось перед ним черно-белое звенящее озеро: до головы болезнено белесый слой испарений, а выше колеблется и зудит комарье, да столько, что и неба не видать. Поспешно погрузился он в этот пирог, нижний ярус раздался перед ним и долго не хотел смыкаться позади, и по следу ночного путешественника ножевым разрезом в белой подушке протянулось черное узкое ущелье.
***
На Ущелье Кин так и не оглянулся. Я же постоял немного на камне над поворотом, да и то холод как-то не дал мне расчувствовать: вот, из дома ухожу. Я тогда еще верил, что вернусь скоро. Если бы я знал, кто мои мать и отец из почти двух тысяч населения города, я бы, может быть, плакал. Или не ушел бы. Не знаю.
Мы с Кином Нагатой шли на восток, все глубже в горы, все выше, все ближе к тому месту, где в погожие ночи горела зеленая большая звезда, насылающая на землю ветер. Мы приближались к родным местам Нагаты, и это было видно особенно отчетливо по его лицу: он все чаще улыбался, а его кривая ухмылка куда-то исчезла. Шли мы ночью, под луной и звездами. Во-первых, опасались пограничников, во-вторых, спать ночами мы не могли из-за холода, а костер жечь было не из чего, горы чем выше, тем меньше в них растет. Так что отсыпались мы днем, прямо на нагретых солнцем камнях, благо, солнце не скупилось. А вечером мы, как волки, натягивали на себя темно-серые куртки, прыгали, вслушиваясь, не позвякивает ли на нас какая-нибудь металлическая вещица, пряжка или застежка, и неслышно ставили ноги на тропу сегодняшней ночи. На привалах Нагата говорил, а я слушал. Его слова были неправдоподобны, дики, ужасны... Но и беспощадно логичны. Только теперь я понял, почему нас учили, в основном, логике, умению слушать, умению задавать правильные вопросы, и почему нам не открывали знаний просто так, а натаскивали на них, как охотничьих зверей сначала натаскивают на подранках. Цель учителей типа Кина была научить нас искать и находить знания самим - и доверять тому, что мы нашли, каким бы неправдоподобным это ни покажется на обычный взгляд.