Княгиня снова мучилась ухом, видно, застудила где-то, и теперь не находила себе места от дёргающей боли. Что только не делали с ней, ничего не помогало! Наконец в ухо покапали какой-то жидкостью, принесённой Захарихой, и боль ненадолго утихла. Она сидела, поглаживая по светлым волосам свою хозяйку, как раньше. Теперь вокруг Елены всегда множество народа, мамки-няньки всё княжича стерегут, чтоб чего не случилось. Князь о нём уж так печётся, всякий час готов спрашивать, здоров ли, весел ли. О самой жене заботится меньше, чем о сыне. Всё верно, жена уже вторая, а сын единственный. Василий поверил в свою мужскую силу и теперь ждал ещё одного ребёнка.
И только две женщины знали княжескую тайну...
Захариха гладила и гладила голову своей любимицы, её ласковые движения успокаивали боль и телесную, и душевную. Елена тихонько зашептала:
— Боюсь я... как в глаза ему гляну, так и пугаюсь... А ну как догадается?
Мамка ласково попеняла:
— Чего бояться-то? Смотри, как мы всё ловко сделали, на кого твой сын похож? На князя Василия, в чём сомневаться?
Елена кивнула, княжич и впрямь казал черты Василия.
Но князь хотел ещё одного, каждую ночь уговаривал. Захариха вздохнула:
— Людей вокруг тебя больно много, это не год назад, тогда воли было больше. Ну ладно, что-нибудь придумаем.
Но через какое-то время Елена вдруг, светясь глазами, шёпотом сообщила мамке, что... тяжела!
— Как? — опешила та. — Сама? Без?..
— Ага! — кивнула княгиня.
Захариха засомневалась:
— Да ты не путаешь ли?
— Нет, уже и мутить начало. Я всё боялась говорить, чтоб не сглазить ненароком.
— Так ты, может, и в прошлый раз сама?.. — растерянно прошептала мамка.
— Может... а может, и нет.
— Да, и так бывает. Иной бабе стоит один раз разродиться, потом не остановишь, дитё за дитём пойдут. Дай Бог! Дай Бог! А князю сказала ли?
— Пока нет, — покраснела Елена.
— Скажи. Уж очень он дитё ждёт. И сомневаться перестанет, с тобой рядом всё эта лиходейка Аграфена, глаз не сводит. Подтвердит, что ты с её братцем и минутки одна не оставалась.
Князь Василий новости очень обрадовался, и родившемуся дитю тоже. Теперь перестали болтать и те, кто тайно языки чесал, что не Василий отец Иоанна. Князь не узнал, что второй сын оказался убогим, не слышал и не говорил, был мало к чему пригоден.
Сколь ни умён Михаил Глинский, а свою племянницу проглядел... Он сидел, обхватив голову руками, и тяжело раздумывал. Когда племянница глянулась великому князю, радовался, хотя тот был много старше Елены. Литовки не такие послушные и молчаливые, как московские девицы, но если уж приехали на Русь, то жить пришлось по московским законам, и Елена особой вольности не видела. Но говорила кровь — глаз перед старшими не опускала, норовила всё по-своему сделать. Пока просто заставляла мужа бороду брить да помадиться, рынд переодевала в новые кафтаны и мужнино злато на всякие прихоти тратила, было неплохо. Влюблённый Василий меньше о делах думал, чем об угождении юной супруге. Родственники Глинских все из дыр повылезали, себе куска пожирней потребовали. Получили, что просили, недаром же родственники...
Но когда племянница сыновей родила да с Иваном Телепнёвым загуляла почти в открытую, не страшась ни мужа, ни молвы, Михаил Глинский понял, что пора или племянницу в чувство приводить, или что с её мужем делать...
Разговора с Еленой не получилось, та кричала, что это благодаря ей дядя вообще не в тюрьме, что не смеет осуждать её за Телепнёва, потому как терпеть старого мужа ежедневно тяжело!
— Чего ты хочешь, сама править?
Спросил скорее просто так, чтобы осадить зарвавшуюся княгиню. Пусть поймёт, что без мужа она никто.
И вдруг услышал:
— А хотя бы и так!
— Что?! — изумлённо вскинул на неё глаза князь Михаил. Что она себе мнит? Ничтожество, которое и во дворец-то попало лишь благодаря мужу, точит на него зуб?
И вдруг замер от неожиданной мысли: а почему бы и нет? Никто Елене править после Василия не даст, это Московия, а не Литва, значит, над маленьким Иваном кто-то останется опекуном? А так как есть сейчас, великий князь долго не вытерпит, рано или поздно глаза раскроются, жену в монастырь отправит, а с ней и родственников, что блудливую красавицу вырастили...
Елена почуяла недовольство и охлаждение к ней родственников и мужа. Казалось, после рождения сыновей должны бы на руках носить, но муж всё чаще глаза отводит, особо когда Телепнёв оказывается рядом. А дядя Михаил Глинский и вовсе стал волком глядеть. Глинский теперь близко к великому князю ходит, Боярской думой верховодит, с ним простой жалобой не справишься. Да и Телепнёва дядя княгини не жалует...