Вдруг князь вздрогнул от страшной мысли, что уже скоро придёт день, когда он посмотрится в это зеркало в последний раз! Ему пятьдесят, и никакая молодая жена не вернёт его собственную молодость. Василий отчётливо осознал, что близится самое страшное расставание — с самим собой. Старая неутихающая обида на несправедливую судьбу с новой силой захлестнула его. Чем прогневил Господа, что ему не дано счастья отцовства? Счастлив был с Соломонией, хорошая жена ему досталась, только детей не родила. Мог бы оставить престол младшим братьям, но почему-то упорно не желал. Развёлся с Соломонией и женился на другой — молодой красавице Елене Глинской. Но прошло уже больше трёх лет, а ребёнка как не было, так и нет. Иногда хотелось крикнуть, подняв руки к небу:
— За что, Господи?!!!
Лукавил князь, знал он за собой большой грех, даже не один. Ведь не его, не своего сына венчал на царство великий князь Иван Васильевич, а племянника Дмитрия. Но где теперь Дмитрий? Ладно бы просто власть у него отнял князь Василий, так ведь посадил в темницу, уморил голодом. Но как он мог оставить Дмитрия в живых? Ведь не настанет тишина в государстве, пока он жив, его именем замышлялись бы против Василия всякие козни.
Выходит, ради власти лишил он жизни княжича? Какой это грех — княжий или человеческий? Для себя он давно понял, что и тот, и другой. Правителю многое позволено его рождением, его властью. Многое, но не всё. Видно, переступил черту Василий, потому и наказан самым дорогим — бездетностью. Но в глубине души он понимал, что, случись выбирать, поступил бы так же.
А ещё Соломония... Князь Василий знал, что это его самый большой и непоправимый грех — предательство любящей и верной жены. Задумал вдруг жениться, а куда прежнюю супругу девать? Шигона подсказал: в монастырь. Только надо, чтоб и монастырь был хорошим, и княгиня согласилась.
Бывали минуты, когда Соломония в отчаянии сама говорила о таком, мол, приму постриг, чтобы тебя освободить. Василий схватился за эту мысль, стал строить женский Новодевичий монастырь, строго следил, чтоб всё было добротно и даже богато, часто общался с настоятельницей. Только против обыкновения Соломонию туда с собой не звал, а ведь всегда вместе на богомолье ездили. Боялся князь встретиться там с женой глазами, зная, что она всё поймёт. Может, и без того поняла?
А когда он из поездки вернулся, всё закрутилось, отчего-то подгонял всё тот же Шигона. Василий смалодушничал и позволил начать следственное дело о колдовстве Соломонии. Никто не поверил в это, но послушно наговорили на княгиню многие. Сам Василий не встречался с женой, не мог смотреть в её глаза, к тому же весь был поглощён мыслями о предстоящей женитьбе.
А потом был ужас от сознания содеянного, потому как в монастыре Соломония родила младенца! При дознании выяснилось, что две боярыни давно твердили, что княгиня тяжела, мол, потому и постриг принимать отказывалась. Да и Шигона знал! Жён Георгия Малого и Якова Мазура били за то, что вовремя не донесли, Шигону князь бросил в тюрьму, только что это могло изменить? В монастырь к Соломонии отправил Фёдора Рака с помощниками всё вызнать, но она ответила, что если Василию знать хочется, то пусть сам и приезжает. Бояре привлекли нужных женщин, которые скоро объявили, что у Соломонии, мол, не было детей, не была она-де непраздна! Старица в ответ смеялась:
— Мой сын по праву великий князь! И все вы недостойны его видеть, а когда он облечётся в величие своё, то отомстит за обиду своей матери!
Знал грех за собой великий князь Василий Иванович, хорошо знал! Мог бы с пристрастием расспросить Шигону, отчего такая спешка с разводом, почему княгиня не желает принимать постриг? Да и сам мог бы её об этом спросить! Ему-то Соломония сказала бы о будущем ребёнке. А если бы сказала, неужто бросил бы задумку о новой жене? Василий старался гнать от себя такую мысль, хорошо понимая, что не бросил бы. Судьба бедной Соломонии была решена задолго до того, как она почувствовала, что тяжела. Зря княгиня молила Господа ниспослать ей сына, не нужен он был своему отцу!
Прошёл год, новая княгиня Елена завела на княжеском дворе свои порядки, многие принялись скоблить подбородки, подводить брови, разряжаться в пух и прах. А Василию становилось скучно с молодой женой. Глинская умна, но хитрым умом, не способным никого и ничего понять, кроме своей выгоды. С первых дней принялась просить, чтобы выпустил из узилища её дядю Михаила Глинского, матушку свою Анну Глинскую и братьев в Москве с выгодой пристроила, земель им много отдали взамен тех, что в Литовском княжестве потеряны были.