Старый Франческо был хорошим психологом: камни читать труднее, чем лица. В новых своих посетителях он не видел настоящей любви к камню, — увлечения, страсти, азарта. Их глаза не загорались от хорошего бриллианта, их ладони не дрожали, держа сокровище сокровищ, тайну тайн — алмаз. Неохотно вел с ними дела Франческо и слыл среди них скрягой и сумасшедшим.
Но был среди них человек, которого и Франческо уважал — Филипп Прохин, сибиряк, утроивший за время войны свое и без того огромное состояние. Сутулый медведь на вид, грубый и удачливый в делах, он в душе презирал свою жизнь. Время от времени на него находила тоска. О его мрачных кутежах знала и Сибирь и обе столицы. Он часто захаживал к Франческо, и до глубокой ночи сидели два старика, беседуя о бриллиантах.
Вешние, зеленые сумерки затопили город.
Франческо был в мрачном настроении. Весна всегда его томила, северная, медлительная весна напоминала ему другую — итальянскую. Зеленые волны Арио звали его к себе. Часами он просиживал в полудреме, вспоминая Понте-Веккио и залитые солнцем набережные. Это было у него вроде весенней болезни. Так он сидел в кресле, когда вошел Прохин.
Старики поздоровались.
Прохин был тоже нахмурен.
— Мне нужен камень, — сказал он.
— Есть камни! — ответил Франческо.
— Мне нужен такой, каких нет, ни у кого нет.
— Не верите бумагам? Бриллиант надежней золота? Это верно! А на какую сумму?
— Не в том дело. Мне нужен камень для себя, для подарка.
— Женщина? — тихонько спросил ювелир.
— И какая женщина! Ах, Боже мой, Боже мой! Мало ли я их видал. И вот, как малый ребенок, ни бе, ни ме перед ней. Стою, смотрю и умираю.
— Весна! — мечтательно сказал ювелир. — Блондинка?
— Черная.
— Итальянцы сходят с ума по блондинкам. Мальчиком я был влюблен в одну англичанку…
— А глаза светлые, как вода у нас в Сибири, в черных озерах. Жутко смотреть, броситься хочется!
— Англичанка каждый день приходила что-нибудь покупать…
— К черту англичанку! Есть камень или нет?
— Для женщины все найдем. На какую цену?
— До полумиллиона.
У итальянца пальцы стали сухими и жаркими. Он схватил карандаш и написал пять с пятью нулями.
— До пятисот тысяч? — ослабшим голосом спросил он. — Вы хотите отдать за камень пятьсот тысяч?
Они сели: ноги ослабели.
— А хоть бы и так! Жить не моту без нее. А в поклонниках у нее и министры, и депутаты, не считая князей. Только с камнем таким в руке и прошибешься к ней. Без него нельзя мне.
— А возьмет она камень?
— Мне такой и надо, чтоб взяла, чтобы в голову ударило, чтоб глаза ослепило, чтоб разум она потеряла, чтоб околдовал ее камень, и всех бы она прогнала, одного меня оставила.
— Да… — сказал раболепно итальянец, — да… Но где же взять такой камень?
Он нервно ходил за прилавком.
— Нет, значит, камня? — мрачно сказал Прохин. — Эх вы, ювелиры! К мелочам привыкли!
— Нет, но надо достать, непременно надо!
Глаза Прохина загорелись надеждой.
— Можете?
Итальянец рылся в пожелтевшей книге.
— Вот запись девяностых годов… Да, так и есть… «Князь Ипполит Матвеевич Седых-Лютов лично приносил бриллиант весом…» Мадонна! Вот то, что надо!.. «Оценен в… Продан не был. Князь желал только определить стоимость». Я вспоминаю, да…