В замке разместились немцы. В замке, где я в юности работал, помогая маме содержать семью. После того, как меня вполне удачно выгнали из школы в Любляне. Когда я заявил, что господином быть не хочу. Я смотрел, как драпают немцы и как наши поджигают замок. Граф и его семья сбежали, как только немцы и итальянцы оккупировали эти территории.
«Только не это крыло, — заорал я. — Здесь книги. Их много!»
«Дурак, — слышу. — Подумаешь, книги».
«Так в библиотеке же сейф!» Это я здорово придумал.
Я вспомнил долгий зимний вечер, когда снег валил так, что о возвращении домой и речи быть не могло. Граф тогда заглянул на кухню и пригласил меня к себе. Повел меня в большую залу, где были только книги. Старые, новые. Прямо до потолка.
«Садись».
Налил мне стакан вина.
«В школу не ходишь?»
И я вдруг сразу рассказал ему все, как есть: свою историю со школой, о домашних горестях и о жажде жизни. О всех мечтах и ночных кошмарах. О несбыточных желаниях и ожидании сильного отца, который все бы расставил по своим местам.
«Что тебе интереснее всего?»
«История, история, и еще раз история».
У меня до сих пор перед глазами те книги: «Легенды и мифы древней Греции», биография Наполеона и история Габсбургов.
«Прочитаешь эти, получишь другие».
И я читал ночи напролет. Читал, пока вез графскую пшеницу на мельницу, а потом ждал готовую муку. Читал, пока в лесу грузили на телегу дрова для графской семьи, читал, когда возвращался пешком домой. То и дело спотыкался, потому что смотрел в книгу, а не под ноги. Любил зиму, ведь часто случалось, что из-за снежных заносов домой было не попасть. Домой, в деревню, под названием Богунеугодная. В это злополучное место. Однажды я предложил соседям переименовать ее, и меня чуть не прогнали с глаз долой. Почему деревенские так цепляются за это горе-название? А после того первого вечера в графской библиотеке мне повысили жалованье.
«Не поджигайте!» — кричу я. — Сейф!»
Я знаю, что сейф пуст. Ведь я сам тогда помогал хозяевам собираться. Мы все помогали им перед отъездом. Куда едут, они не сказали. Графиня плакала, сын, примерно моих лет, присев на крыльцо, хмуро смотрел перед собой.
«Поедем с нами», — сказал мне граф.
Я покачал головой. Я знаю, что после их отъезда пойду своим путем. Возможно, он тоже знает, каким. Наверняка знает. Впрочем, мне все равно. Или нет?
«Тогда хотя бы книги себе выбери. Мы не можем их взять с собой».
«Сейчас не время для книг».
Он кивает и обнимает меня.
Замок горит. Это веселье сегодня не для меня. И завтра тоже. Подожду их там в долине, у реки. Если они заметят мою унылую физиономию, еще решат, что я предатель.
Снова на марше. Еще раз и еще раз. Тысячу раз. Движемся в основном ползком и только ночью, днем очень опасно. Ох уж эти мои мозоли. Головная боль. Давно нет вестей от братьев. Анчка тяжело заболела, и мы ее отправили в госпиталь. Она не хотела. Да еще вещмешок сегодня такой тяжелый. Как никогда. Что, черт возьми, я таскаю с собой? Как сказать, что я больше не могу? Сама себе не хочу в этом признаться, потому что тогда мне, и правда, конец. Ни на какие решения я больше не способна. Только считаю шаги, чтобы не уснуть на ходу. Слава богу, светает. Привал. А вечером опять вперед. Забираюсь под куст. Сегодня мне все равно, комиссар я или нет, живая или мертвая, есть хочу или пить. Пусть каждый сам о себе позаботится. Без комиссара. Вечером небо было багряным.
Я бы пошла к нему сама, но не могу. Все эти сплетни, перешептывания. Все эти взгляды. Ты должна все время быть для всех примером. Блюсти нравственность. Нравственность? А вся эта кровь, смерть, горе, зло. Нравственность? К чему? Почему бы не лежать, тесно прижавшись к нему, и не чувствовать себя одинокой. «Спи», — командую себе. Может быть, наступит конец света. Только этого я еще хочу. Конца. Конца света. Молниеносного. В одно мгновение. Скажем, за сотую долю секунды. Можно даже быстрее.
Ворочаюсь без сна. Стоит закрыть глаза, как вижу пылающее небо и Черную Мадонну. Я схожу с ума? Кровавое небо и Мадонна с темным ликом? Всё, конец? Мне конец? А вещмешок, всегда служивший мне подушкой, сегодня почему-то особенно жесткий Сажусь, открываю его. Камни. Кто-то набил мой вещмешок камнями. И сверху положил Библию. Я всю ночь это несла. Оглядываюсь. Товарищи по оружию ухмыляются, потом раздается хохот Марко. За ним начинают ржать остальные. Идиоты. Не вздумай плакать, одергиваю себя. Не показывай им свою боль. И ярость. Заглядываю в вещмешок, потом перевожу взгляд на хохочущих мужиков.
«Не дуйся. Мы же не со зла. Надо же как-то развлечься. Когда ты в последний раз в церкви-то была? Можешь сходить сегодня вечером, когда возьмем деревню».