А она? Я ее еще когда-нибудь увижу? Возможно, она бы поехала со мной. Когда окончится война, возможно, ей захочется другого мира. Не верится. Я слышал, что ее все время куда-то посылают преподавать. Я слышал, что она не в Словении, и я слышал, что у нее толпа поклонников. Я слышал. Я слышал, что она получила высокие награды. На кой я ей сдался? Я даже школы не окончил. Но недавно я читал китайские сказки. Одну перечитал несколько раз. Ту, где говорится, что на небесах еще в момент рождения решено, с какой душой у твоей души случится судьбоносная встреча, чтобы с ней же и остаться. Навсегда. У всех душ есть какие-то цветные ленточки, и ангелы, или я не знаю, кто, там, на небесах, связывает их между собой. На всю жизнь. Во всяком случае, так я понял. Цвета. Ленточки. А наши, ее и мои, вместе? Их связали? Я жду. И еще подожду. Но эти большие корабли меня все время преследуют в снах.
Я смотрю на корабли, море, солнце. Пустые мечты. А еще я не знаю, есть ли вообще у китайцев ангелы.
Весь вечер сижу здесь у моря, опустив ноги в воду. Смотрю на обморожения, мозоли, кровоподтеки. Море. Когда я вот так здесь сижу, то мне кажется, что я только из-за моря ушла в партизаны, только ради моря настрадалась. Только бы море стало нашим. Только нашим. Оно ничего, красивое. Больше, чем красивое.
Как подумаю, что на другом берегу сидит он в инвалидной коляске, смотрит на море и считает корабли. Но что? С горечью пишет, что он теперь редактор главной стенгазеты там, в госпитале, и добавляет: человек, который ни на что больше не годится, становится работником культуры. Прислал мне свою фотографию, без ноги. Один раз взглянула, мельком. Я боюсь. Боюсь, что вернется. Боюсь, что уедет.
Я хотела бы быть с ним. Я хотела бы ему сказать, как мне жаль, что мы тогда, сразу же после того, как сблизились, прямо там в лесу не поженились. Как он меня просил, а я, глупая, хотела дождаться свободы. Той теплой ночью. Может быть, он бы вскоре меня переубедил, но тут его ранили.
Ожидание. Чего? Зачем?
«Ты приехал, наконец, ты приехал», — слышу радостный голос Марии.
Она смеется, на глазах слезы, обнимает. Я сижу в инвалидной коляске, и она едва не оказывается у меня на коленях.
«Ты же его задушишь», — весело рокочет мужчина, стоящий рядом.
«Меня зовут Марко. Я столько о тебе слышал. Обо всех вас. Спасибо, что отправили Марию в Боснию. Мы там познакомились».
Смотрю на него Его теплые глаза и решительное выражение лица. Похоже, он и есть та большая любовь, о которой Мария писала ей в письмах. Видно, что оба счастливы. Говорят, он очень близок с Тито, они большие друзья. Значит, Мария останется здесь. Не знаю, почему я спокоен. Правда, не слишком ли все быстро? Но такие времена, что не раздумывают. Есть только «здесь и сейчас», Никто не знает, что будет потом.
«Понятия не имею, почему меня направили в Белград. Я бы хотел в Словению Все время просил, чтобы меня вернули домой».
«Остановишься у нас», — обнимает меня Мария.
Лежу в постели и смотрю в потолок. Мария счастлива, и, правда, сделала все, чтобы я чувствовал себя как дома. Дома? Зимой на печи, летом на сеновале. И весь наш деревенский дом мог бы поместиться в эту комнату, где я сейчас лежу. Как я хочу домой. С ней. Когда я услышал, что она погибла, то чуть не сошел с ума. Потом пришло известие, что она жива. Написала сама, поздравила с многими наградами, которые я якобы получил. Ничего об этом не знаю. До меня они не дошли. Она просила меня не уезжать без нее в Южную Америку, подождать ее, а если по-другому не получится, то она будет меня ждать, пока не вернусь.
«Значит, ты тот герой из Словении».
Киваю и цинично думаю: «Герой из Словении».
Передо мной стоит высокий, смеющийся человек. Постукивает палкой по своей деревянной ноге. «Вот, а мы одинаковые», — он мне улыбается.
Я о нем уже слышал. Он из Черногории. Ногу потерял еще в Испании.
«Видишь, и так тоже можно жить», — шепчет мне Мария.
Не позволяет пасть духом, отступить. Сегодня так сильно болит, что деревянную ногу не надеть, и я зависим от Марии и ее домашних. Скрываю боль и здороваюсь с теми, кого она мне представляет. Все эти имена я уже слышал. Но еще никогда не видел блюд, которые нам приносили официанты. Пью красное вино из бокала такого тонкого стекла, что все время боюсь раздавить его пальцами.
«Это и есть свобода?» — спрашиваю Марию.
«Марко мне пообещал, что ее переведут в Белград».
А в Триесте нам совсем не дали времени. Отвезли на джипе в Айдовшчину, где было сформировано словенское правительство. Я надеюсь, что шофер не видел моих слез, когда я все время оборачивалась и смотрела назад, на город. На город, о котором мы так долго тосковали. Отсюда, с холма, он был еще красивее, чем в тех мечтах.