«Ты уверен, что она будет способна родить тебе сына?» — допытывалась мать, когда мы остались наедине.
«Она же еще учиться хочет», — сказала.
И опять этот плач и причитания. Не могу уже этого выносить. И так всегда, ничего другого от своих домашних никогда не видел.
«Ой, сынок, что же с тобой будет!»
Сев на телегу, мы помахали заплаканным матери и сестрам, и свояк отвез нас из этой мрачной долины туда, где ждала машина с шофером. Похоже, шофер Тоне мне ближе, чем моя семья.
И она молчит всю дорогу.
Остановились в том месте, где когда-то, почти тысячу лет назад, спасали людей, бежавших из разбомбленной церкви. Нас тут же окружает толпа.
«Вы приехали, приехали. Я знала, что вы уцелеете», — обнимает меня старушка. Смотрю на знакомые лица. Имен не знаю. Маленький мальчик задирает мне штанину и разглядывает деревянную ногу.
«Можно потрогать?»
Перед развалинами церкви быстро ставят скамейки и столы. Вино, виноград, орехи, солонина и хлеб.
Рассказы. Кто сбежал, кто вернулся живой, кто все еще скрывается, и кто все еще не знает, что делать.
«Будем здоровы!»
«Будем!»
«Выборы скоро!»
Да, выборы. Не буду их спрашивать. Не буду советовать. Они свое пережили. Они и так все знают.
«За выборы!»
До Любляны добирались потихоньку, потому что Тоне тоже крепко выпил. Через каждые несколько километров он останавливался на обочине и дремал.
Светает. Останавливаемся перед замком, где она живет.
«Тебе, наконец, выдали матрас?» — спрашиваю я.
Улыбается.
«Ты все такой же неисправимый оптимист».
Слава богу, она в хорошем настроении.
«Как думаешь, не пора ли это прекратить?» — замечает Тоне, когда мы подъезжаем к моему замку.
«Ты о чем?»
«Ну, мой замок, твой замок», — объясняет он.
«Что ей со мной делать? Ты же знаешь, мне постоянно нужна помощь».
«Так, хватит. Проспись и потом прими решение».
«Да как ты смеешь!» — ору я.
«Извини, тяжело смотреть в ее грустные глаза».
«Завтра мне машина не нужна!»
Стою у входа и смотрю вслед удаляющемуся автомобилю. Понимаю, что Тоне прав, да и машина завтра понадобится. Завтра обязательно надо на заседание. Вот черт, зачем! Что-то многовато событий.
«Тоне!»
Уже уехал. Но знаю, утром он все равно приедет.
В комнате меня ждет Иван.
«Где ты был?»
«Какая разница?»
«Есть разница. Сегодня забрали Милоша».
Мы переглядываемся.
Я ничего не скажу, и Иван тоже будет молчать.
Меня ждет новая работа. В журнале «Младина». Мы будем вместе с Ольгой, а Анчку отправляют домой. На партсобрании она не проронила ни слова.
«Ты ко мне в гости приедешь?» — спросила она, в слезах собирая свои пожитки. Два платья, сшитые моей мамой, зубная щетка, одна на двоих, и трусы. Матраса она не дождалась.
«А как же ты без зубной щетки?»
«Я за нее еще повоюю. Тебе хотя бы выдали последние карточки?»
Она кивает.
«Ума не приложу, что я сделала не так. Когда-нибудь сболтнула лишнее?»
Не представляю. Недавно Анчка повысила голос на Матию, который все время давал ей указания и подглядывал, какие изменения она вносит в учебный план. Не в этом ли дело?
«Давай сварим этот рис?»
«Не могу. Кусок в горло не идет. Проводи меня на поезд».
Стою на перроне. Анчка.
«Замуж без меня не выходи!» — кричит она мне из окна.
Улыбаюсь.
«Может, ты раньше меня выйдешь!»
Мне холодно. Одеяло тут, на полу, без Анчки. Как заснуть? Перед глазами только гнетущие картины. Трупы, кровь, отступление. Голод. Совсем иначе живется, если рядом с тобой кто-то, переживший тот же ужас, что и ты. Можно вместе попытаться найти в этом кошмаре прекрасные мгновения и посмеяться. Только нельзя оставаться одному. Только не одному. Наши с ней воскресные утра в замке. Проветриваем обмундирование. Смеемся, завернувшись в грубые солдатские одеяла, Анчка заплетает мне косу. Как их было мало! Воскресных утренних часов. Слишком мало.
Рано утром, не выспавшись, отправляюсь в редакцию «Младины». На новую работу. Что меня там ждет? Ольга проработала всю ночь. Ей не до смеха.
«Анчка уехала?»
Киваю и стараюсь не заплакать.
«Пойдем, пройдемся», — предлагает Ольга.
«А можно?»
«Знаешь что! Я сыта по горло. Все время надо быть начеку. Отпрашиваться? Нам позволяли командовать ротами, батальонами, бригадами. Никакой разницы не делали между нами и мужчинами. Тебя когда-нибудь спросили, а сможешь ли? Тебе хоть когда-нибудь кто-нибудь отдал половину своего ломтя хлеба или предложил нести вещмешок? Сколько раз ты отступала последней? Ты отступала, только убедившись, что все действительно в безопасности. Сколько раз переносила раненых на себе. А теперь мы с тобой будем отпрашиваться? У кого? С какой стати?»