«Выбрось», — говорит она.
«Не могу. Спрячу куда-нибудь».
«Нельзя. Теперь все по-другому. У нас ребенок».
Собираю книги. Толстой. Достоевский. Чехов. Горький. Смотрю на нее.
«Что думаешь?»
«Они же были написаны до Сталина», — отвечает она решительно.
Смеюсь. Такой я ее помню с войны.
«Но все равно, поставь их вон туда на полку, за другими книгами».
Вспоминаю Оскара, как он умирал. У меня на руках. Он прошел Испанию, видел слишком много. Я никогда не узнаю, что он видел. Если только кто-нибудь из интербригадовцев не расскажет, что там на самом деле происходило. Никто уже не расскажет.
В городе затемнение. Город укутан в тишину. Я нашел отговорку не ходить на заседание. Сказал, что у меня ужасно болит нога. Знаю, что отговорка глупая. Они же меня знают. Может, я и хватил через край. Но нельзя оставлять ее одну. Не сегодня.
Мы лежим в постели. Молча. Прислушиваемся к дыханию малышки, лежащей в плетеной колыбельке. Она прижимается ко мне. Впервые в жизни я ощущаю ее страх.
«Теперь все по-другому, — сказала она. — У нас ребенок».
Матери с детьми, бегущие от немцев, от итальянцев, от белых, от союзников, от русских, от нас. От голода, от долгой зимы. Все эти картоны. Не могу спать. Эта проклятая, лживая правда.
«Ты спишь?» — слышу я.
«Нет».
«Может, завтра съездим за город, купим у крестьян продуктов про запас. У нас есть кладовка и погреб».
Она все время, все время боится, что мы останемся без еды. Этот страх, наверное, останется с ней до конца жизни.
Он мне сколько рассказывал об этом поезде. Мы с Катей, Марой и Ольгой никак не могли встать из-за стола в вагоне-ресторане и пойти спать. На каждом столике лампа, официант предупредительно спрашивает, какие у нас пожелания. Пожелания? Никаких. Мы переполнены счастьем. Мы едем в Белград. Кому надо сказать спасибо за то, что отправили именно нас? Нас четверых. Точно хотели этим выразить нам благодарность.
Анчка. Знаю, что все мы думаем о ней. Мы приехали на конференцию женских организаций, а Анчки нет. Выходит, пожелание есть, но официант не в силах его исполнить.
На вокзале нас встречают музыкой, цветами, флагами. И Мария.
«Дорогие мои, вы остановитесь у меня».
Сидим у Марии в гостиной. Большие окна смотрят в сад. Прекрасный сад.
«И какой принц жил в этом дворце?» — подкалывает хозяйку Ольга.
Мария краснеет. Она краснеет еще больше, когда домработница приносит в комнату ее маленького сына, ровесника моей девочки. Беру его на руки. Ребенок вдвое тяжелее моей дочки. Может, я слишком рано оставила ее одну.
«Ты беспокоишься», — Мария читает мои мысли.
«Да. Но, впрочем, нет. Ведь она с моей матерью».
«Ну, а мой мальчик никогда не увидит моей мамы».
Мария плачет. И я вместе с ней. Какими мы стали чувствительными. Так странно сентиментальными. Как часто мне кажется, это всегда происходит как-то не вовремя.
Дни летят быстро. Мы знакомимся с женщинами из других республик. Многих, оказывается, знаем еще с войны. Но мы разные. Несмотря на лозунг о братстве и единстве. Только этого нельзя сказать вслух. Каждый вечер, счастливые, мы возвращаемся к Марии. Она учится и политикой больше не занимается. Я ей завидую. Очень завидую.
«Мне пришлось за это побороться», — признается Мария.
«А я пока нет».
«Ты должна».
«Знаю».
«Тебе Марко помогал?»
«Как же! Скорее тот факт, что я его жена. Знаешь, его боятся».
Собираемся спросить Марию, что означает все это дело с Советским Союзом.
«Сегодня можно, пока Марко нет дома», — говорит Ольга после ужина.
Но ни одна из нас не произносит ни слова. Из уважения к Марии. Или ради ее безопасности. Не знаю. Атмосфера странная. На конференции ни одна участница не говорит об этом. Я заметила, что некоторых женщин, которых я встречала в партизанские времена, здесь нет. Женщин, получивших звание героя. И о них никто не упоминает. Молчание. Так же, как в Любляне. То и дело слышишь, что кто-то повесился, кто-то пропал, за кем-то пришли. Так, мимоходом слышишь и не спрашиваешь. И не спрашиваешь, кто за ними пришел.
Музыка, цветы, прощание. Было замечательно. Замечательно увидеть всех этих женщин. Со всей страны. Даворка, Зана, Ферида, Бранка, Наташа, Йованка, Злата. Все эти имена. Все эти лица. Все эти рассказы.
«С Тито, за родину, вперед!» — последние слова на вокзале. Вообще-то, мы немного смешные? Надеюсь, нет.
Едем домой. Пытаюсь заснуть. Не знаю, почему перед глазами все время тот предвыборный плакат. На нем мать с ребенком и надпись: