Сколько раз я бродила среди трупов, считала мертвых и собирала их оружие. Не знаю, почему сейчас все по-другому. Со мной мой маленький связной Станко. Он дрожит. Закрывает глаза.
«Беги назад в бригаду. Согрейся и посмотри, может быть, им удалось добыть еды».
Хожу среди мертвых и считаю. Все молодые. Наверное, это правда, что немцы начали призывать самых младших. Накатывает ужас. Впервые, впервые я начала думать о немцах как о людях. Только молодые парни. Господи, ведь их дома ждут матери, в тоске.
Не могу больше. Не могу выносить эту смерть, эту кровь, это горе, такое острое, что убивает ту малость чувств, что осталась.
Где братья мои? Ничего не знаю.
Если жара, нам плохо, если зима, то опять не слава богу. И правда. Почти все ручьи пересохли. По крайней мере, те, о которых я знаю. Мы рядом с моей деревней, но туда не сунешься, там полным-полно немцев и белогвардейцев. Что они опять нам готовят? Мой дом так близко. Готов отправиться туда ползком. Мои там? Может, успели вовремя уйти? Я слышал, что Тончек стал связным, и что муж Зофки тоже ушел в партизаны. У меня прекрасная семья. Знать бы, кто выживет в этом аду.
Ждем ночи, чтобы кто-нибудь из нас сходил с флягами в долину, к роднику, куда я когда-то гонял скотину на водопой. В долину, где я мечтал и ждал отца, строил планы о том времени, когда он вернется. Конечно, он обещал, что мы все поедем к нему в Америку, но я был бы доволен, если бы он вернулся. На самом деле. Я был бы счастлив. Иногда я вел с ним, невидимым, долгие, до темноты, беседы, хотя его черты постепенно стирались из памяти, пока мать, рассердившись, не посылала за мной соседа. А потом долго на меня кричала. От ее крика я убегал в овин и пережидал. Обычно всю ночь. Как она была несправедлива. Мать.
«Отец, какой же груз ты взвалил на мои плечи! Какое наследство ты мне оставил. А теперь тебя здесь нет. Я знаю, что ты уже не вернешься. Ведь ты знал об этом, еще когда уезжал? Ты знал, что оставляешь? Ты этого хотел?»
Я бы тоже хотел уехать. Как можно дальше. Куда там! Отец с матерью ведь продали лучшее поле. Чтобы было на что отцу уехать в Америку. Сколько бы всего я мог сделать! Поездить по миру, пойти учиться, и не в эту католическую люблянскую школу, и не по протекции священника. Проклятое отцовское наследство. Называется «выживание». Да еще мать с каменным лицом. Ни разу не видел, чтобы она улыбнулась.
Я был последним. Наполнил фляги водой, последний раз оглянулся на родник, на юность, ее мечты и желания, и двинулся назад в гору. Кто-то идет рядом. Обнимает меня. Моя самая младшая сестра Юлка.
«Мы все живы. Мама прячется у сестры в деревне Горенья. Оставайся в живых, пожалуйста».
«Не плачь, и маме передавай привет».
Порой мне кажется, что эта война длится столетья. Старые друзья разлетелись во все стороны. Появляются новые. И все гибнут. Марию мы отправили в Боснию, в главный штаб. Там безопаснее. Так хотя бы кто-то из ее семьи выживет. Нельзя же, чтобы от целой семьи не осталось ни одной живой души, чтобы ее просто вычеркнули. Перед отъездом Мария еще раз заплела мне косу.
«Обещай, обещай мне, что будешь осторожна. Обещай, что не погибнешь», — всхлипывала она.
«Конечно, ты же повезешь меня на море. Без тебя — никак», — утешала я ее. Я — ужасная. Иногда мне кажется, что только желание увидеть море помогает мне держаться.
Мы с Марой и Анчкой машем ей на прощание.
«Мы когда-нибудь еще увидимся?»
Ночь. Сколько еще таких ночей, полных страха и ожидания, ждет нас впереди. Страшно? Я боюсь за других, не за себя. Мне уже все равно, что со мной будет. Страх за себя иногда сменяется беспечностью, отупением, а потом вдруг этот страх превращается в неописуемый гнев и ярость, и в вечный вопрос, как это вообще возможно. Словно мы не люди. В таком гневе я способна на все, и тогда я задаюсь вопросом, откуда во мне эта сила. И эти мгновения, когда я боюсь сама себя.
Еще раз проверяю, на месте ли караул, хорошо ли устроены раненые. Глажу по голове санитарку, стоящую на коленях перед несчастным, раненным в живот.
«Думаю, ему нужен священник», — шепчет она.
«Еще нет. Но до завтра мы должны переправить его в госпиталь в Роге. Иначе не выживет».
Тихонько забираюсь под одеяло к Маре и Анчке. Мара во сне прижимается к Анчке. Смотрю на них. Люблю их. Правда. Облака скрывают звезды. Только бы опять не было дождя.
«Вчера я встретила девушку брата. Она сказала, что у них будет ребенок. Сумасшедшие, в такое время», — говорит Анчка.