Наконец, можно создать политический плавильный котел. В котором все народы, образующие страну, переплавляются в единую гражданскую нацию: российский народ. Языком россиян будет язык русский, потому что русские по самой своей численности, по праву исторического опыта являются государствообразующим этносом. Но общая культура – при ключевом русском влиянии – будет уже не собственной русской; она будет – сверхнациональной, по имперскому образцу. Будет ли общая вера и окажется ли она православной (при сохранении за мусульманами, иудеями, буддистами полноценного права исповедовать веру по-своему, а за атеистами суверенного права верить в то, что они ни во что не верят)? Зависит от того, какое направление дальнейшего пути выберет Русская православная церковь: будет ли она по-прежнему бороться за чиновное влияние на государство или попробует все-таки обратиться к обществу. Что же до этнической принадлежности, то она никуда не денется, не растворится без остатка; просто национальное сознание каждого гражданина приобретет двойную прописку, двойной ориентир. Главным будет ощущение цивилизационного единства; важным, но подчиненным – чувство этнической принадлежности. Связь с нацией можно уподобить цвету, связь с этносом – оттенку; любое сравнение хромает, некоторые на обе ноги, но мысль, мне кажется, понятна.
В сказке каждая развилка (налево пойдешь… прямо пойдешь… направо…) сулит одновременно удачу и неудачу. Безупречного выбора, прямиком ведущего к безоблачному счастью, нет и быть не может; любой выбор остр как бритва, он отсекает множество отличных возможностей и оставляет узкий путь в заданном направлении. Но можно в конце концов погибнуть, можно полностью потерять себя, а можно начать новую сложную жизнь. У каждой из трех бегло описанных моделей национальной политики есть плюсы и минусы; у каждой имеются сторонники и противники.
Мультикультуралисты до недавнего времени кивали на Запад; вон же, у них получилось! Нет, не получилось. Спецслужбы повсеместно ищут очаги террора в отъединенных, самозамкнутых общинах Лондона; время от времени арабские окраины Парижа подхватывают упавшее было знамя французского пролетариата и устраивают инсценировки то ли 1848, то ли 1870 года; итальянские марокканки (но не марокканские итальянки!) воем воют от исламистского насилия в семье, куда доступ итальянскому закону наглухо закрыт. Собственно, в Кондопоге мы наблюдали то же самое: непривычная дикость молодых чеченских полубандитов настолько отличалась от привычной дикости своеродных алкоголиков и хулиганов, что была воспринята как беспредел и захват территории. (Хотя, заметим в скобках, – и это также резко отличает нашу ситуацию от европейской – чеченам позволяли беспредельничать русские и карельские чиновники, менты и прочие продажные погоновожатые.)
В последнее время появились публичные сторонники и у модели последовательной русификации; среди них не только доморощенные философы «русского пути» и адепты «русского предпринимательства», но и такие публицисты, как Виталий Третьяков. Повторяю, все в истории возможно; вопрос только в цене. И боюсь, что цена этого проекта может оказаться непомерно высокой; на борьбе с ним, на реакции отторжения сойдутся разнородные силы национально-религиозного сопротивления по всей стране, она просто-напросто может не выдержать такого идеологического перегрева. И развалится. После чего – милости просим русифицировать оставшуюся европейскую часть. Минус Поволжье.
Нетрудно догадаться, к чему я веду. И почему колонка названа «Пушкин и Кондопога». При всех издержках, ошибках и даже преступлениях по отношению к тем или иным этносам, Российская империя сумела создать (по крайней мере из представителей образованного сословия, то есть абсолютного меньшинства) образ российского гражданина, для которого принадлежность единой истории первостепенна, а принадлежность к конкретному этносу важна, однако вторична. Что ничуть не мешает работать на этнос, служить его культуре и традиции верой и правдой. Пушкин был русским негритянского происхождения; именно как россиянин он ощущал историю страны своей – на всем ее тысячелетнем протяжении; будучи русским поэтом и человеком империи, он привнес в русскую культуру ощущение всемирного масштаба.