— Не представляю, о чём вы говорите, — Туссак оставался внешне спокойным, столь же каменным и незыблемым, как и собор, в котором они находились.
— Прекрасно представляете! — Рауль вскинул голову. — Вы приходили в парижские трущобы, чтобы нанять негодяев, которые пытались убить моих друзей! И есть свидетели, видевшие вас! Вы в этих злачных местах известны под именем Чёрного Ворона, не так ли?
— Чёрный Ворон? — Виктор Туссак усмехнулся. — У этих бродяг и нищих богатое воображение и умение давать меткие прозвища, надо отдать им должное, но не думаете же вы, что кто-то поверит словам оборванцев из самых грязных мест Парижа?
— Не поверит, — согласился Анри. — У нас нет никаких весомых доказательств того, что вы замышляли избавиться от нас, и мы не можем обратиться в суд. Именно поэтому мы будем судить вас сами! Виктор Туссак, вы обвиняетесь в убийстве Симона д’Ошенье, мушкетёра и моего друга!
— Это была честная дуэль, — он пожал плечами, легко отметая обвинение в сторону.
— Не уверен, что честная, — сквозь зубы пробормотал Леон.
— Вы обвиняетесь в насилии над мадам Констанс Бланш! — подхватила Жаклин.
— Насилии? — Туссак усмехнулся. — А мадам Бланш не рассказывала вам, как она умоляла продолжить это «насилие»? Сколько раз выкрикивала моё имя в порыве страсти? Насилие, говорите вы? Да любая женщина мечтала бы о таком «насилии»!
— А Виолетта Рыжая тоже мечтала о том, что вы с ней сделали? — вскинул голову Леон. В глазах их противника на мгновение появилась растерянность, потом он усмехнулся.
— А, вы о той рыжей шлюхе? Так ведь шлюхи для того и созданы, чтобы делать с ними всё, что душе угодно! Не будете же вы защищать дешёвых блудниц из трущоб!
В наступившей на миг тишине Леон отчётливо услышал, как скрипнула зубами от злости Жаклин.
— Вы обвиняетесь в попытке убийства моего друга Анри д’Эрбле! — Рауль тоже шагнул вперёд, пылая гневом. — Вы подослали к нему убийцу!
— Однако он, я вижу, жив, — заметил Туссак, кивая на сына Арамиса.
— Только благодаря Жаклин! — вспыхнула Анжелика. — А я жива только благодаря Леону, так что вы обвиняетесь в покушении на меня и моего брата!
— И в покушении на Луизу де Круаль, — добавил Леон. Туссак приподнял брови — похоже, последние слова удивили его.
— Покушении? Значит, она жива? Хмм, я почему-то ожидал этого. Эта драная облезлая рыжая кошка выбралась из Сены и прибежала к вам, моля о помощи, готовая выложить всё, что ей известно обо мне. А я-то смел надеяться, что хотя бы один из моих планов оказался удачным, но нет, она всё-таки жива! Де Круаль хорошо замела следы своим длинным рыжим хвостом…
Леон чуть вздрогнул, и Виктор, от которого это не укрылось, немедленно обернулся к нему.
— Значит, вы знаете её тайну? Впрочем, учитывая, каким манером де Круаль набирает себе защитников, это неудивительно.
— Какую тайну? — всколыхнулась Анжелика.
— Сейчас это неважно! — Леон повысил голос. — Господин Туссак, как я понимаю, вы признаётесь в совершённых преступлениях?
— Признаюсь, а что же мне ещё делать? — он говорил пугающе беспечно. — Вы же всё равно уже всё узнали и не выпустите меня отсюда живым…
— Мы знаем больше, чем вы думаете, — заявил Анри. — Мы знаем и вашу главную тайну: вы колдун!
— Вот как? — если Туссак и был поражён, то никак не показал этого. — А вы и правда глубоко продвинулись в своём расследовании, господа мушкетёры! И что же, вы впятером выступите против меня одного? А где же ваше хвалёное благородство?
— Вы не заслуживаете благородства, — процедил Анри. — Вы подсылали наёмных убийц и использовали магию, чтобы заставлять людей делать то, что вам вздумается. Наверняка и здесь вы скрывались, чтобы практиковать какие-нибудь тёмные чары!
— Хорошее оправдание, — задумчиво проговорил Туссак, фонарь в его руке покачивался из стороны в сторону. — Вы, господа герои, всегда найдёте для себя оправдание. Неважно, что вы делаете — нападаете впятером на одного, путаетесь с бродягами и шлюхами из парижских трущоб, с хюльдрой, готовой предать всех и каждого ради своей рыжей шкуры, — вы всегда скажете, что делали это ради общего блага, ради спасения других, ради вашей драгоценной дружбы!
— Путаемся с кем? — переспросила Анжелика, напряжённо вслушиваясь. Леон нервно дёрнул углом рта, подумав, что речи Туссака очень напоминают те, что говорила им в порыве гнева Эжени де Сен-Мартен.
— Я знаю кое-что о ваших приключениях, господа мушкетёры! — продолжал тем временем Виктор, распаляясь всё больше. — В своей погоне за сокровищами вы убили гораздо больше человек, чем я, не так ли? Нарушили все мыслимые и немыслимые законы Франции, которую поклялись защищать, не гнушались грабежом, подлостью и обманом! Вы называете меня убийцей, но сколько крови на ваших руках? Даже подосланных мной людей убили вы, не я!
— Тот, что пытался убить меня, утопился в Сене, потому что вы ему так приказали! — воскликнула Анжелика, но Туссак не обратил на неё внимания.
— И кого я вижу перед собой? Кто собрался судить меня? Дети из богатых семей, думающие, что им всё позволено из-за величия их отцов? Отцов, которые запятнали себя служением королеве-шлюхе и самосудом над женщиной — если вы помните историю про алмазные подвески и миледи Винтер!
— Мой отец раскаялся в зле, причинённом миледи, и она простила его! — Рауль схватился за шпагу. — А за слова о её величестве вам следовало бы вырвать язык!
— Меня считают пьяницей, чревоугодником, развратником и убийцей, но ваши отцы были точно такими же, и их за это превозносят до небес! — или Туссак и впрямь давно хотел высказать то, что лежало у него на душе, или же очень искусно играл их чувствами. — А вы… вы недостойны даже своих отцов. Анри д’Эрбле, красавец и сердцеед, сладкоголосый насмешник, маменькин сынок, любимчик отца, не знающего, что растил чужого бастарда, — или уже знающего? Вы всю жизнь будете тягаться с призраком Арамиса и никогда не сможете добиться того, чего добился он! Рауль де Ла Фер, книжный мальчик, столь неудачливый в любви, что готов был умереть, но и здесь его постигла неудача! Вы будете изо всех сил пытаться не замарать свою честь, но всё равно сделаете это! Жаклин д’Артаньян, девчонка, жалеющая, что родилась без кое-чего между ног! Вы будете всю жизнь пытаться доказать, что ничем не хуже мужчин, и добьётесь только насмешек и унижения! Анжелика дю Валлон, прожорливая монашка, наивная дочь Портоса! Вы всегда будете верить в лучшее, верить в людей, и каждый раз вас предадут или обманут!
Леона удивило, с каким спокойствием выслушали эту тираду дети мушкетёров. Они переглянулись между собой, затем Анри, побледневший, но держащий себя в руках, холодно сказал:
— Вы опоздали со своей проповедью, господин Туссак. Мы уже выслушали неприятную правду о себе от куда более честного человека, чем вы, так что не старайтесь пробудить в нас наши худшие чувства.
Глаза колдуна потемнели, и Леон ощутил исходившую от него волну ярости: Туссак явно не ожидал, что дети мушкетёров так сдержанно примут его слова. Он перевёл взгляд на Леона, и неожиданно в глубине его тёмных глаз замерцали огоньки, напомнившие сыну Портоса о глазах Ольхового короля.
— И Леон дю Валлон, пятый из детей мушкетёров, всегда пятый, всегда лишний! — его голос вдруг стал мягче и тише. — Как, должно быть, тяжело всегда скакать позади этой весёлой четвёрки, слушать их весёлое пение, наблюдать за их любовными историями и постоянно ощущать себя лишним, ненужным! Как больно сознавать, что из-за отца, которому было наплевать на вас, вы оказались по другую сторону, пережили столько боли и унижений, а теперь никогда не сможете стать одним из них!
Голос Виктора Туссака лился ровной полноводной рекой, затекал прямо в уши, и Леон хотел заткнуть их, чтобы избавиться от этого ощущения, но руки внезапно потяжелели и отказались служить ему. Он хотел оторвать взгляд от двух бездонных чёрных колодцев, в которые превратились глаза Туссака — и не смог. На глубине этих колодцев плескались звёзды, отражённые холодной смоляной водой, и его неудержимо потянуло туда, в бесконечную глубь.