— Они никогда не ценили вас так, как вы того заслуживаете, — продолжал говорить Туссак. — Они бы переступили через вас, если бы вы лежали раненый на улице, и пошли бы дальше. Собственно, почти так они и поступили. Как, наверное, вам хочется взять шпагу и проткнуть им сердца, одно за другим!
В Леоне и впрямь всколыхнулось дикое желание убийства, которое преследовало его во время путешествия в Англию, когда дети мушкетёров ещё были его врагами, но сейчас оно стало куда острее. Рука его словно сама собой легла на эфес шпаги и сжала его, вынимая оружие из ножен. Откуда-то сбоку послышались голоса, Анжелика окликнула его, но её слабое «Леон!» потонуло в шуме крови, бившем в ушах. Кто-то схватил его за рукав, и Леон не глядя дёрнул рукой, отбросив этого кого-то в сторону. Ноги сами зашагали вперёд по галерее, навстречу чёрным колодцам…
Из невозможного далёка, сквозь туманы, созвездия и иные миры донёсся голос Луизы де Круаль: «Если сумеете оторвать взгляд от его тёмных глаз, то вы, считай, освободились от власти чар». В лицо ему повеяло свежим ночным ветром, и внезапно вспомнился лес в Бретани, танец лесных духов и взгляд Ольхового короля, такой же глубокий и чёрно-звёздный. Но тогда Леон сумел не подчиниться ему, почему же должен подчиняться сейчас?
Огромным усилием воли — веки словно налились свинцом — бывший капитан медленно закрыл глаза, и перед его внутренним взором встало лицо Эжени, говорящей ему: «Так, очень хорошо. А теперь откройте глаза и отступайте назад, и ни в коем случае не смотрите на него!». Леон мотнул головой в сторону, чтобы даже случайно не встретиться взглядом с колдуном, открыл глаза и обнаружил, что стоит на галерее в нескольких шагах от Туссака, до боли сжимая в руке шпагу. Он резко отступил, мельком оглянувшись на детей мушкетёров, которые стояли у другого конца галереи, встревоженно глядя на него. Все чувства вмиг вернулись к Леону, и он резко вскинул шпагу, готовясь защищаться.
— Мне попадались чудовища пострашней вас, — угрюмо заявил он, глядя в грудь Туссака. — Если хотели подчинить меня своей воле, то вы выбрали не того человека.
— Жаль, — вздохнул колдун, устало протирая ладонью глаза. — А какой был бы красивый этюд, если бы чёрный слон обернулся против белых…
И мгновенно, без малейшего перехода, схватил шпагу — Леон даже не понял, откуда она взялась в его руке, отбросил в сторону фонарь, со стуком упавший и прокатившийся по полу, и ринулся вперёд. Капитану едва удалось отразить такой стремительный натиск, и он отступил, заманивая противника внутрь собора, где с ним могли схватиться несколько детей мушкетёров одновременно, но Туссак разгадал его замысел и тоже отскочил.
— Вы ещё можете сдаться и принять быструю смерть, — заметил Анри, тоже обнажая шпагу. — Вы могли сколько угодно вести здесь свои речи и пытаться одурманить нас колдовством, но у вас нет того, что есть у всех нас: друзей.
— Да неужели? — Туссак криво усмехнулся. — А по-моему, друзей у меня более чем достаточно!
Он взмахнул рукой, и из-под купола собора на них посыпались летучие мыши — огромные и крошечные, чёрные и тёмно-серые, почти неразличимые в ночной темноте, они с писком рассекали воздух, разворачивая кожистые крылья, скалили мелкие острые зубки, и их маленькие безобразные мордочки мелькали перед самыми лицами поражённых детей мушкетёров. Леон отбежал к ним, и они все вместе, пригибаясь и укрываясь плащами, пытались отразить внезапное нападение.
— Так вам нас не остановить! — Рауль кинулся вперёд, яростно рассекая полчища мышей шпагой, но те разлетались лишь для того, чтобы вновь собраться под сводом. Тогда граф поменял тактику — он начал отступать к лестнице, по-прежнему размахивая шпагой и привлекая внимание мышей к себе.
— Я отвлеку их! — крикнул он друзьям, и те бросились в образовавшийся просвет. На этот раз Анри и Жаклин удалось достигнуть Туссака, и они сошлись в поединке, но Изабелла де ла Шаллен, похоже, не ошибалась насчёт применения колдовских способностей в бою — шпага летала в руке чародея, ударяя то вправо, то влево, он с лёгкостью отбивал атаки супругов, скользил, уклонялся, и каменный пол звенел под его сапогами, издавая ритм какого-то неистового танца. Анжелика бросилась к фонарю, чтобы поднять его и осветить сцену схватки, но тот взорвался прямо перед ней, и она чудом успела откатиться в сторону, чтобы огонь не задел её.
— Проклятый колдун! — прорычал Леон, бросаясь к сестре. — Ты цела?
— Вроде да, — она схватилась за руку брата, быстро поднялась на ноги, заглянула ему за спину и неожиданно издала пронзительный крик.
— Рауль, осторожней! Нет!
Леон обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как граф, загнанный мышами к самой лестнице, неловко покачивается и падает навзничь, крепко ударяясь затылком о ступеньки. Анри оглянулся на его вскрик, и это едва не стоило ему жизни: шпага Туссака глубоко вонзилась ему в правое бедро.
— Проклятье! — только и успел вскрикнуть сын Арамиса перед тем, как упал, едва не сбив с ног Жаклин. Она, пользуясь минутной передышкой, возникшей из-за того, что их противнику тоже надо было перевести дух, бросилась оттаскивать мужа в безопасное место, Анжелика, прикрывая руками голову от летучих мышей, кинулась к лежащему неподвижно Раулю, а Леон, выхватив шпагу, ринулся на врага. Впрочем, его порыв длился недолго — ровно до того момента, как Туссак вскинул руки, и огонь из фонаря поднялся, будто живой, и налетел на Леона пышущей жаром волной, сжигающей всё на своём пути.
Леон рухнул на пол, больно ударившись о камень, но зато избежав ожогов. Где-то за его спиной причитала Анжелика, яростно ругалась Жаклин, а надо всем этим плыл раскатистый хохот Виктора Туссака. Приподняв голову, сын Портоса увидел, что по лицу колдуна бежит струйка крови из носа, не стирая, однако, его торжествующей ухмылки.
— Он теряет силы! — крикнул Леон, когда волна огня потухла, и над собором вновь стало темно. — У него кровь, он слабеет, вы видите?
— А вы догадливы, — Туссак засмеялся. — Но не волнуйтесь, чтобы убить вас всех, мне сил хватит! — он покрепче сжал шпагу правой рукой, в левой зажигая огненный шар.
— И не надейся! — Жаклин, полная ярости, встала рядом с Леоном, но в руках она сжимала не шпагу, а пистолет, нацеленный прямо в сердце их противнику. Капитан успел ощутить мимолётный прилив надежды, прежде чем Туссак небрежно взмахнул рукой, и оружие, вылетев из рук Жаклин, описало изящный кульбит в воздухе и скрылось в темноте ночи.
— Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем он ударится о мостовую? — задумчиво спросил Виктор, следя взглядом за дочерью д’Артаньяна, которая, лишившись одного оружия, тут же рванулась за другим. Она наклонилась, подняла шпагу, выпрямилась — и тут же упала ничком, уклоняясь от новой волны огня. Леон, тоже чудом увернувшийся, почувствовал, как жар опалил его лицо, и подумал, что колдун нарочно играет с ними, не давая пламени сжечь их сразу. Но скоро ему это надоест, и следующая волна огня, возможно, будет смертельной.
— Жаклин, бегите! — крикнул он, поднимаясь во весь рост и делая шаг навстречу Туссаку. — Я вас прикрою!
— Я не брошу Анри! — отозвалась та, возясь с раненым мужем, который только-только пришёл в себя и едва не плакал от бессилия. — Вставай, Анри, надо идти!
«Не успеют», — с мрачной обречённостью подумал Леон, слыша реющих над головой летучих мышей и видя, как вновь наполняется огнём левая ладонь Туссака. «Никто из нас не успеет. Похоже, колдун сделает то, что не удалось монахам-иезуитам: сожжёт детей мушкетёров и меня вместе с ними. Что ж, по крайней мере, мы снова сможем встретиться со своими отцами».
Он выпрямился, не отрывая взгляда от огненного клубка, быстро увеличивающегося в размерах, и тут сзади раздался звонкий голос:
— Не сегодня! Я сказала — не сегодня!
Леону в первые мгновения подумалось, что у него предсмертные видения, и голос Эжени де Сен-Мартен ему просто послышался, но тут она вынырнула из темноты и ступила на галерею, маленькая и хрупкая в своём длинном сером плаще, делавшем её невидимой в ночи, подобно призраку. Лунные блики и языки огня причудливо смешивались, освещая её двойным серебряно-золотым светом. Эжени вскинула руки, и все летучие мыши разом рванули в сторону и вниз, оставив детей мушкетёров в покое. Туссак при виде этого впервые выразил настоящее изумление — он вздрогнул, и шар в его руке сразу стал гореть слабее.