Нет, неправда — она знала, что делать. И это знание погружало её в бесконечное отчаяние, заставляя рот вновь наполниться горькой слюной, а внутренности заледенеть от всепоглощающего ужаса.
Первым порывом Эжени после того, как она узнала о своей беременности, было заглянуть к аптекарю, купить пижмы, сварить из неё чай и немедленно избавиться от последствий своей неосторожности, но уже закутавшись в накидку и собираясь покинуть гостиницу, она присела на кровать и задумалась. Не зная точно, как Леон относится к детям, она почему-то была уверена, что известие о её беременности его обрадует, что он будет на седьмом небе от счастья от возможности вырастить и воспитать собственное дитя, дать ему всё, чего был лишён он сам. Так разве она имеет право избавляться от ребёнка, даже не посоветовавшись с Леоном, не узнав, чего хотел бы он?
«Он может хотеть чего угодно, но рожать-то мне», — подумала Эжени, и эта мысль наполнила её липким ужасом. Ей вмиг вспомнились все страшные истории о скончавшихся роженицах и детях, родившихся мёртвыми, больными, недоношенными, вспомнились карлик Эцци, сросшиеся сёстры Франсуаза и Франческа, покрытый шерстью «человек-волк». А если и её дитя родится уродцем? А если она умрёт при родах, и ребёнок вместе с ней? Имеет ли она право приносить Леону вместо величайшего счастья величайшее горе? Он и так лишился слишком многого, он может не перенести ещё одной потери.
И теперь ещё и Корнелия! Эжени от всей души надеялась, что проницательная ведьма не знает о её беременности, иначе жизнь ребёнка оборвётся в её чреве, ещё не начавшись. Рожать в то время, когда тебя преследует сумасшедшая колдунья, свихнувшаяся на твоих отце и матери, было бы глупо и безответственно, и Эжени всё же решилась идти за пижмой и другими травами. «В конце концов, если мы переживём эту историю с Корнелией, у нас Леоном могут быть и другие дети», — попыталась она пробудить голос разума. «И ему ни в коем случае нельзя знать о моей беременности. Он сразу же захочет жениться на мне, и тогда Корнелия узнает, что у меня есть возлюбленный, найдёт моё слабое место. Она же видела нас на балу, она наверняка о чём-то догадалась…». Пришедшая в голову мысль была такой страшной, что Эжени развернулась и бегом кинулась в сторону дома Леона, забыв о пижме.
А что, если Корнелия уже знает про Леона? А если он и есть то, что Эжени любит больше всего на свете? И именно его Корнелия и хочет забрать?
Эжени не помнила, как добралась до дома бывшего капитана. С трудом переводя дыхание, она прислушалась, но внутри было тихо. И всё же чутьё заставило её постучать, потом позвать Леона и в конце концов отворить дверь волшебством. Когда она оказалась внутри, в висках стучало, а магия плясала на кончиках пальцев, и чувство вины подстёгивало Эжени: надо было после разговора с Корнелией сразу бежать к нему, предупредить, а не сидеть в номере и не раздумывать над будущим нерождённого ребёнка! Она задержалась — и из-за этого чуть не потеряла возлюбленного. Корнелия хоть и не обладала способностями допплера или Туссака и не могла «забрать» Леона, приняв обличье Эжени или подчинив его своей воле, зато она умела мгновенно перемещаться в пространстве, что делало её почти неуловимой — по крайней мере, до тех пор, пока она не выдохнется.
Теперь, сидя в кресле и глядя на следы золы, Эжени видела своё будущее — такое же серое, как зола, такое же серое, как и её прошлое, но вместе с тем туманное, неясное и пугающее. Корнелия де Пуиссон нацелилась только на дочь Венсана, она сама в этом призналась, и дети мушкетёров её не интересуют. Но они, насколько Эжени успела их узнать, не бросят в беде свою спасительницу и брата своей подруги. Значит, из-за неё жизнью будут рисковать и беременная Жаклин, и мечтающий о счастливом отцовстве Анри, и Рауль с Анжеликой, только-только сделавшие шаг навстречу своей любви. Нет, этого никак нельзя допустить!
Эжени знала, что должна сделать — план возник в её голове быстро, ясный и чёткий. Ребёнка оставлять нельзя — слишком жестоко подвергать нерождённое дитя такой опасности. Леону о нём говорить тоже нельзя, и вообще отношения с капитаном следует прервать. Выпить чай из пижмы, избавившись от плода, расстаться с сыном Портоса и уехать из Бретани, лучше всего в другую страну. Денег у Эжени не так много, но на первое время должно хватить. Если Корнелия и вправду преследует только её, то она оставит Леона и остальных детей мушкетёров в покое и отправится в погоню за дочерью своего бывшего возлюбленного. И где-нибудь в туманной Англии или солнечной Италии, далеко за пределами Франции, состоится решающая битва двух колдуний. Если Эжени победит в ней, то сможет вернуться к Леону и начать с ним новую жизнь — если, конечно, он за прошедшее время не увлечётся другой девушкой, более красивой и опытной, такой, которая не втянет его в охоту за призраками и вампирами. Если же она проиграет… Что ж, по крайней мере, она умрёт в сражении, достойно, — хотя вряд ли смерть от удушения можно назвать достойной. Если повезёт, сможет с того света ещё раз взглянуть на дорогих её сердцу людей, может даже явиться к ним во снах. Корнелия, удовлетворив свою жажду мести, не станет охотиться за детьми мушкетёров — для этого она слишком умна и осторожна. И Леон дю Валлон в любом случае будет в безопасности.
Таков отныне был путь Эжени де Сен-Мартен — путь одинокой воительницы без любви, детей и друзей, даже без дома. Приготовление чая из пижмы она отложила до возвращения в Бретань из-за возможных неприятных последствий для здоровья и немедленно принялась готовиться к этому самому возвращению: вежливо, но холодно попрощалась с детьми мушкетёров, заявив, что прекрасно сможет справиться с Корнелией сама. Леону Эжени сказала, что она уезжает в Бретань и зовёт его с собой, потому что там, в месте, наполненном колдовством, они смогут укрыться, передохнуть и набраться сил, а также изучить кое-какие книги, чтобы понять, как бороться с ведьмой. Сын Портоса, разумеется, изъявил полную готовность следовать за ней. Дети мушкетёров были обеспокоены, но решительность девушки их убедила, кроме того, Леон уже доказал, что может защититься от колдуньи (хотя Эжени сомневалась, что трюк с золой сработает дважды), а у них у всех были свои дела: Рауль и Анжелика готовились к свадьбе, Анри и Жаклин — к рождению первенца. Корнелия де Пуиссон как в воду канула — должно быть, получив неожиданный отпор от Леона, казавшегося ей лёгкой добычей, она скрылась, уехала из Парижа, решив переждать, пока вызванный ею гнев детей мушкетёров не утихнет.
Так и получилось, что спустя год после головокружительных приключений с королевскими сокровищами Леон вновь покидал Париж, но отправлялся на этот раз не в Англию, а в Бретань. Всю дорогу он пытался проникнуть в мысли Эжени, но она оставалась печальной и задумчивой, каждую ночь уходила в свой номер и запирала дверь, не подпуская бывшего капитана к себе. Они почти не разговаривали — Эжени отдалялась от возлюбленного стремительно, будто уносимая ветром, и надеялась, что это поможет сделать их расставание менее болезненным.
Вернувшись в замок, она тут же принялась за дело — ездила к крестьянам, разбиралась с бумагами, до поздней ночи засиживалась в библиотеке, проводя расчёты, и иногда доводила себя до слёз, вспоминая, как ещё каких-то три месяца назад они с Леоном занимались здесь гораздо более приятными вещами. Незаметно для других обитателей замка Эжени откладывала вещи, необходимые для дальней поездки, готовила оружие и в то же время читала книги по колдовству и выслушивала планы Леона насчёт Корнелии — безумные, авантюрные и совершенно невыполнимые.
Она не колебалась по поводу слуг, не задавалась вопросом: кого взять с собой в другую страну — преданного, как старый пёс, Бомани или ветреную хохотушку Сюзанну? Бомани уже и сам начал о чём-то догадываться — пару раз он осторожно спрашивал, не собирается ли госпожа куда-то переезжать. Эжени намеревалась взять его с собой — что бы он стал делать без неё, один, в краю, так и не ставшем для него родным? Сюзанне же следовало выйти замуж за одного из своих многочисленных ухажёров, стать счастливой женой и матерью и забыть о службе в сером замке, как о тяжёлом сне.